Анатолий Макаров - Мы и наши возлюбленные

Часа через полтора предчувствия оправдаются. С косогора нам откроется печальное зрелище отчаяния и безвыходности. По всему склону и там и сям стоят грузовики — МАЗы, ГАЗы, ЗИЛы, потрепанные, побитые за годы степного беспросветного бездорожья, но также и вполне новые, еще хранящие в своем облике печать неутраченной индустриальной мощи, колхозные, совхозные, геологические, потребсоюзовские, — положение их одинаково нелепо. На дне долины или лога, в самой ее низине, после снегопадов и дождей образовалось болото, чавкающая, непролазная трясина. Те лихие головы, которые пытались ее форсировать, кукуют теперь в кабинах своих грузовиков, завалившихся набок, задравших зад или перед, застывших обессиленно и безнадежно, словно корабли, потерпевшие крушение. Теперь вся надежда на трактор, буде он отыщется в этих местах. Водители машин сбились в кучу, лица у них обветренные, красные, щетинистые, мятые от неудобного спанья в кабинах, с воспаленными глазами. Почти у каждого в кузове, накрытый брезентом, громоздится срочный груз, позарез необходимый на месте назначения, ожидаемый, как манна небесная, почти каждый по нескольку дней не был дома, намучился, наломался, науродовался в дороге, прорываясь сквозь снег, дождь и распутицу, а тут еще эта проклятая низина. Саша выйдет из «Москвича», который в неоглядной и непроезжей степи кажется ошеломляюще смехотворным, словно фарфоровая чашка на липком столе алейской вонючей чайной.

— Как жизнь, мастера? Загораем? — спросит Саша с подначкой вроде бы, однако ничуть не обидно.

— Да загорели уж, — ответят ему грузовые шоферы, — теперь твоя очередь. Чем не пляж, ложись давай кверху задом.

— Нет, мастера, — не обидится Саша, — загорать южнее будем. Поближе к урюку. А сейчас мне ехать надо, у меня вон корреспондент доходит, очень нервный товарищ.

Я не успею даже возмутиться этой вероломной провокацией, как пожилой дяденька, один-единственный предусмотрительно одетый в ямщицкий долгополый тулуп, заметит иронически:

— А ты его скаты заставь подкачать, от нервов помогает.

Тут уж действительно ничего другого не остается, я с остервенением стану вытягивать и вжимать тугой поршень насоса, я взопрею от стараний и от долгожданного чувства причастности к шоферскому суровому делу, мое ревностное усердие окажется выше любых насмешек. К тому же в этот момент на той стороне лога появится трактор. Тракторист, не заглушая мотора, выпрыгнет из кабины, размотает с докторской оперативной деловитостью спасательный трос, каждым своим экономным движением вселяя надежду в исстрадавшиеся водительские души, а в последний момент, постукивая концом троса по голенищам незапачканных резиновых сапог, приглашающе осведомится:

— Ну, рулевые, кто первый? Цепляю. Деньги вперед, как положено, по пять рэ с рыла. То есть, извиняюсь, с мотора.

Водители ничуть не удивятся таким условиям, они только попробуют торговаться:

— Скости хоть маленько, черт! На бутылку с каждого, чем не цена!

— А я непьющий! — ответит тракторист, улыбаясь с обаянием сытой, победительной наглости, которая не утруждает себя даже попытками лицемерной маскировки.

— Ну и оглоед же ты! — почти с восхищением скажет Саша прямо в лицо трактористу. — На чем калымишь, козел? На несчастье нашем? На том, что у мастеров выхода нет? А если за горой опять трясина, по новой пятерку запросишь?

— С тебя не запрошу, не волнуйся, — окрысился тракторист, — ты у меня свой «шевролет» на горбе попрешь, раз такой идейный!

— На горбе — это что, я на крыльях перенесу, — скажет Саша, решительно садясь за руль, — как степной орел. А ты, крот, землю рой, чтобы я тебя не зашиб по дороге. А ну, мастера, посторонитесь.

— Парень, парень, ты что это… — забеспокоится дядька в тулупе, — сигать собираешься? Дурью не мучайся! Тут тебе не Москва, как пить дать шею себе свернешь! Да еще машину угробишь!

— Старших слушаться надо, — громко, с восхищением признает Саша. — Закон! Старики врать не станут. Обязательно послушаемся в следующий раз. — И он поверяет ключ стартера.

При первых же раскатах двигателя я суетливо влезу в машину, словно опасаясь, что Саша, чего доброго, в одно мгновение исчезнет в безоблачной дали, оставив меня одного посреди этого плоского, солнечного, во все стороны продуваемого пространства.

— Вообще-то ни к чему ты залез… — начнет Саша, но, различив на моем лице пионерскую безумную решимость, только махнет рукой: — Ладно! Только засупонься и держись крепко. Вцепись. Я им сейчас устрою покорение Сибири Ермаком.