Анатолий Макаров - Мы и наши возлюбленные

Сколько я смотрю этих картин, не выстоянных под окнами, не выхоженных пешком по промерзшим декабрьским улицам в вытертом на просвет пальто с чужого плеча… Все чаще я прихожу к мысли, что неснятый фильм моего друга для меня реальнее всех этих осуществленных и все равно несуществующих лент…

…Тем слякотным вечером санитары «скорой помощи» вынесли моего друга на улицу, накрыв его теплым пальто, так удачно приобретенным в скупке на Тишинском рынке.

1985

Андрей сразу почувствовал, что гостиница эта для него слишком хороша. Или, может быть, он для нее не слишком хорош, в своем немодном плаще, в расхожих ботинках, с чемоданчиком из кожзаменителя посреди холла, отделанного темным деревом и ярко начищенной бронзой, возле стойки, напоминающей кафедру какого-нибудь многовекового университета, а то и трибуну парламента, за которой бесшумно и корректно работали солидные, будто профессора, холеные мужчины в безукоризненных коричневых пиджаках и одинаковых клубных галстуках в строгую полоску.

Особый аромат, неотрывный от кожаных кресел, от витражей, от ковров, в которых утопала нога, тоже беспокоил Андрея, это был запах какой-то иной, скорее всего по редким заграничным фильмам да по глянцевым, словно музейные каталоги, иностранным журналам смутно известной ему жизни.

Чтобы окончательно не поддаться приступу давно вроде бы забытой дворовой робости, Андрей решил подкрепить себя откровенной шуткой, так прямо и признавшись своему коллеге и спутнику, что для такого отеля не ощущает в себе достаточной солидности.

Спутник осклабился, но не скрытой в его словах самоиронии, а буквальному их смыслу, Андрей и впрямь представился ему робким, если не жалким, провинциалом, которому за границей придется оказывать покровительство, остерегая от всевозможных неловкостей, ляпсусов и прочих необдуманных поступков. Самому Ростиславу они не грозили, за рубеж он выезжал часто и после недавнего посещения Лондона и Нью-Йорка — в течение одного лишь прошлого года — к этой славной столице небольшого государства относился с очевидной снисходительностью. И уже несколько раз между делом давал понять Андрею, что в эту поездку, именно на этот ученый конгресс не очень-то и стремился, почти против воли поддавшись уговорам хозяев. Что же касается Андрея, то для него эта поездка на симпозиум была неслыханной удачей, подарком судьбы, которому он не переставал радоваться, хотя догадывался, что в глазах Ростислава чрезвычайно этим самым роняет себя. Знакомы они были давно, со студенческой поры, с шумного, пестрого, наполненного суетой, флиртом, слухами и надеждами сквера перед старым университетом, Андрея в те поры признавали негласно надеждой факультета; Ростислав же несомненно слыл на своем заметной фигурой, да и как могло быть иначе — юноша из старой профессорской семьи, вроде бы дворянской, о чем мало-помалу престижно сделалось намекать, и в то же время многими нынешними наградами и премиями отмеченной, отличник, член бюро, кандидат в сборную университета по водному поло. Откровенно говоря, всему этому набору достоинств Андрей в те годы не придавал особого значения, в их кругу не происхождение ценилось и не студенческая лояльность по отношению к многочисленным университетским инстанциям — она-то уж скорее настораживала, — а нечто другое, неопределенное, но явное; свобода мысли, дерзость планов, непочтительность по отношению ко многому, о чем не говорилось на семинарах и лекциях. Наивно, конечно, но именно эту черту Андрей и все его приятели безотчетно воспринимали как гарантию своего будущего славного осуществления. Они о нем особо не заботились. Они в нем не сомневались. Сомнения появились позже, лет этак через десять-пятнадцать, когда из некогда бойких их речей повыветрилась эта пресловутая непочтительность, а свободу мысли пришлось камуфлировать с таким усердием, что ощутить ее можно было разве что в некотором остаточном изяществе тона, вовсе не обязательном для так называемых «научных» работ. Именно в те времена Андрей и начал вновь встречать Ростислава, судьбы их перекрестились на одном и том же поприще. Никаких особых достижений вроде бы не числилось за Ростиславом, почтительно-завистливых слухов о каких-либо его изысканиях или находках ни разу не промелькнуло, и тем не менее, в отличие от Андрея, он всегда был на виду, давно защитился, преподавал, консультировал, выступал по телевидению, то и дело ездил в составе представительных делегаций на конференции, конгрессы и симпозиумы.