Анатолий Макаров - Мы и наши возлюбленные

Свадьбу договорились устраивать совместными усилиями, не очень помпезную, рассуждал отец невесты, не потому, что жалко денег, уж для единственной-то дочери, поверьте, что нет, а просто по соображениям вкуса. Павел Федорович понимающе кивал, аргументация ему нравилась. Не принять ли на вооружение, черт возьми? А про себя думал: ну ладно, уж это я возьму на себя. Эту свадьбу не мог он отдать в чужие руки, слишком многое на нее собирался поставить. И не нужна ему была честная половина расходов со стороны новых родственников, или свойственников, как прежде говорили, любые затраты в случае удачи должны были окупиться. Удача же грезилась в возможности соединить, собрать вместе, повязать путами симпатий и взаимной необходимости самых разных людей о п р е д е л е н н о г о уровня, с какими к этому моменту свела его жизнь. По существу, впервые она как бы давала ему шанс подвести итог всем его усилиям — юношеским бдениям, сводкам, починам, отчетам, докладам, посевным кампаниям, заседаниям, проверкам, научно-практическим конференциям — целому этапу его деятельности, который должен был стать опорой для следующего этапа.

Самое поразительное, что четкого осмысления грядущего события в жизни сына Павел Федорович себе не позволял, словно опасаясь чего-то, он лишь сердцем чувствовал, как важно оно для него самого.

Ну, разумеется, приглашены были друзья из южного города. Те, чью поддержку Павел Федорович ощущал и поныне, что позволяло ему и в столичных сферах держаться с необходимым достоинством. Профессор из местного университета, председатель колхоза-миллионера, главный редактор кинохроники, завотделом печати. Особая тонкость требовалась для приглашения Ивана Суреновича, ведь ее при желании и непозволительной дерзостью можно было посчитать: т а к о й человек в принципе и знать-то ничего о семейных торжествах бывшего своего подчиненного не должен, занимая ныне в Москве высокое положение. Но в том-то и дело, что Иван Суренович мог как раз обидеться, если его не пригласить. Виду, само собой, не подаст, но при случае усмехнется грустно: так, мол, и так, совсем зазнались, никакого уважения к старым друзьям… Ивану Суреновичу Павел Федорович позвонил по «вертушке» из кабинета доброго знакомого, зампреда комитета по спорту, тоже, понятное дело, приглашенного в качестве самого что ни на есть почетного гостя; Иван Суренович свойски поинтересовался: «Ты на даче-то в каких местах? В Загорянке? Так я к тебе в субботу подъеду…»

И подъехал, сам, лично, правда, не в ближайшую субботу, а в следующую, дача была казенная, кругом все свои, так и зырили из-за заборов: впервые на этой захолустной улице появилась т а к а я машина.

Лето катилось к закату, но было поразительно тепло, почти как у них на юге, об этом и поговорили, чаевничая на террасе, впрочем, без особой ностальгии, без всяких утих вздохов по поводу добрых старых времен.

— Итак, сына женишь? — Иван Суренович опередил все заранее обдуманные дипломатические подходы и зачины, в сощуренных его глазах лучилось так идущее ему откровенное лукавство, даже хитрость, пожалуй, каковую он не считал нужным скрывать.

Павел Федорович развел руками. А потом, не дожидаясь наводящих вопросов, словно на выездной комиссии, выложил одним духом все данные: кто невеста, кто родители, какие перспективы с жильем для молодоженов.

Иван Суренович слушал внимательно, как и в прошлые годы, когда докладывали ему о ходе уборки в области, это вообще была характернейшая деталь его стиля — ничего не упускать, все принимать во внимание, не перебивать, пока рассказчик сам не выговорится до дна.

— Хорошо, что предупредил заранее, — прервал он тем не менее Павла Федоровича не слишком корректно, — в октябре я в Англии с делегацией, но к вашему событию, бог даст, ворочусь.

С этими словами Иван Суренович поднялся, давая понять, что краткий визит закончен и что выходных для него не существует — на очереди другие дела и другие встречи. Павел Федорович проводил гостя до калитки, вновь с удовольствием ощущая на себе заинтригованные, а может, и завистливые взгляды соседей. Иван Суренович еще немного постоял с ним у ворот, прежде чем сесть в машину, словно для того именно, чтобы дать Павлу Федоровичу возможность от души насладиться внезапным торжеством. А на прощанье произнес, окинув взглядом казенный коттедж, в котором Павел Федорович с семьей занимал лишь половину: «Скромно живешь».

И как всегда, трудно было уяснить, то ли одобряет он этот факт, то ли сочувствует.