Анатолий Макаров - Мы и наши возлюбленные

— И я ее понимаю, — мудро, тоном пожившей и пострадавшей женщины добавляла эта пигалица, кажется, придумавшая себе новое увлечение: красавца художника, блондина с темно-русой бородой, чья роскошная, по слухам, мастерская находилось в переулке по соседству.

Зная себя, Павел Федорович сильно надеялся, что и в сыновнем характере здравый смысл возьмет верх над сердечной сумятицей. В конце концов во многих прочих проявлениях Маратовой натуры он не без удовлетворения узнавал свою породу.

Вот, например, усидчив был Марат вполне по-отцовски; другое дело, что просиживать часами Павлу Федоровичу доводилось не в университетских аудиториях, а все больше в президиумах торжественных заседаний всякого рода, а также в конференц-залах во время семинаров и симпозиумов.

Порода, видимо, и сказалась, мало-помалу Марат пришел в норму. Сессию сдал как положено — без хвостов и на зимние каникулы собрался с приятелями в Терскол. Павел Федорович, как положено, подмогнул с гостиницей. Все шло так, как он и надеялся, как должно было идти. Небольшая любовная передряга не выбила парня из колеи, а неизвестно еще, как бы осложнила ему жизнь эта самая первая любовь, обернись она счастливо. Счастливую любовь Павел Федорович предпочитал наблюдать в оперетте. В оперетте Павел Федорович отходил душой, особенно в классической, где мужчины носили фраки и цилиндры, а женщины поминутно меняли туалеты, то драпировались в тяжелые монументальные шелка, а то будто выныривали из обольстительной, воздушной, шелестящей и шумящей пены. Жизнь была беззаботна, какою никогда не бывает наяву, и роскошна, как мечта провинциала о столице, которую Павлу Федоровичу пока не удалось завоевать.

Весной, когда Павел Федорович вернулся из поездки по Средней Азии, где проводил семинары по идеологическому воспитанию тренерского состава, жена обрадовала его сообщением: у Марата, кажется, вновь роман. Мыслями Павел Федорович был еще там, среди нежного цветения миндаля, за дастарханом, где, подобно вулкану, тонко курилась гора плова и в кувшинах небывалыми цветами переливались соки, еще слух его был полон застольных речей, излишне витиеватых, высокопарных и льстивых, — в этом-то и было их главное достоинство, так что информацию супруги он не сразу принял во внимание. Почти что мимо ушей пропустил, как умел пропускать многие не имеющие для него значения жалобы и рассуждения, сохраняя при этом на лице мину глубокого уважительного внимания.

Опомнился, когда шофер вез их с женой вдоль бульваров, еще оголенных и местами не очищенных от почерневшего, спрессованного снега, но уже шумных, оживленных, продутых апрельским шальным ветром.

— Весна, щепка на щепку лезет… — комментировал обстановку на бульваре несдержанный на язык водитель, и Павел Федорович внезапно с тревогой подумал о сыне. Бог его знает, с кем он снова связался. По обычаю того же Ивана Суреновича, который не упускал случая пообщаться с простым народом, Павел Федорович непременно успевал перекинуться парой слов с лифтершей, так вот от нее стало известно, что окрест их новых, по индивидуальному проекту построенных домов взяли себе привычку гулять разбитные девицы, озабоченные целью познакомиться со здешними молодыми людьми. Вообще-то девиц можно было понять: прогуливаясь мимо торжественных, медью и благородным деревом отделанных подъездов, заглядывая в окна, уютно озаренные торшерами и модерновыми светильниками, они воображали себе жизнь, подобную той, что пленяла душу Павла Федоровича в театре оперетты. Однако увидеть в собственном доме героиню «Моей прекрасной леди» Павла Федоровича вовсе не устраивало. В его планы это не входило.

Все последующие дни ломал себе голову, как бы заново, не травмируя сына, подъехать к нему с разговором по поводу личной жизни. Даже с помощником своим советовался, Николаем Дмитриевичем, тот мужик тертый, из нынешних, моложавый, модный, всегда галстуки шефу поставлял то пошире, то поуже, то попестрее, то поскромнее, — обещал разведать, что к чему. Еще улыбался при этом с почтением, но снисходительно — невелика, мол, служба, Павел Федорович. И ведь разведал, да так, что мнительный Марат ничего и не заподозрил. Встретились будто случайно, в Олимпийском на показательных выступлениях фигуристов, Марат с девушкой, зовут Света, очень милая, надо сказать, вкус у парня есть, не отнимешь; поболтали о том о сем, потом Николай Дмитриевич пригласил молодых людей за кулисы познакомиться с чемпионами — как-никак трудимся на спортивной ниве. Там и выяснилось между делом, что фамилия Светы Алонина и что учится она в архитектурном институте. Ну а остальное, понятно, — дело техники. Нетрудно было разузнать, что Степан Александрович Алонин, известный архитектор, директор огромного института, возводящего города на всех широтах Советского Союза. Депутат, это уж как положено. И т у д а, — помощник как бы пересек чуть лукавым своим взглядом государственную границу, — выезжает нередко — то конгресс, то по общественной линии, а то и по долгу сотрудничества. Если нужно об успеваемости Маратовой избранницы навести справки, то это не проблема…