Дмитрий Стахов - Сон в начале века

Владика убили — Лиза был уверена, что убили, Боря же доказывал, что обкурившийся Владик или Владик, объевшийся грибов, виноват был сам, — в начале действительно ранней и теплой весны. Владик якобы попал между двумя электричками, поскользнулся, упал. Тело было так изуродовано, что определяли, Владик это или не Владик, довольно долго. Когда определили, то и Лизу — она все же появлялась в малом предприятии: Владик снабжал ее программами и помогал в освоении компьютера, — вызывали и допрашивали. Лиза, понятное дело, ничего не знала, и так и сказала следователю, но следователь, как оказалось, копал глубоко. «Что вам известно о перепродаже лубентия?» — спросил он Лизу напрямик, да еще с таким серьезным видом, что Лиза даже онемела. Видимо, лизина мимика следователю показалась подозрительной — он начал наседать, советовать чистосердечно признаться во всем. Лиза пришла в себя, сказала, что признаваться ей не в чем, набралась храбрости и спросила: «Что такое лубентий?» «Вы в школе учились, девушка?» — был ответ следователя. «Училась», — призналась Лиза. «Что у вас было по химии?» — продолжил следователь. «Четыре», — вновь призналась Лиза. «Ну и как же вы не знаете, что такое лубентий?» — с укором произнес следователь, раскрыл папку с надписью «Дело» и торжественно вынул из нее и положил перед Лизой таблицу Менделеева. На этой таблице, отпечатанной совсем недавно, в городе Петрозаводске тиражом триста тысяч экземпляров, лубентий был! Был — и Лиза тут же увидела его в четвертой группе, в шестом периоде, в четвертом ряду, увидела две жирные буквы, одну большую, другую — маленькую, «Lb», и голова у нее закружилась. «Ну так что, девушка? — следователь привстал со стула, наклонился вперед, стараясь заглянуть в глаза опустившей над таблицей голову Лизы. — Будем говорить?» «Мне... — начала и запнулась Лиза. — Мне говорить не о чем. Я ничего не знаю. Я там только печатала на машинке. Я...». «Ладно, ладно! — следователь заметил, что Лиза готова заплакать. — Вас еще вызовут, с вами еще поговорят!» и, подписав пропуск, дав Лизе дойти почти до дверей кабинета, добавил: «Советую, девушка, хорошо подумать! Это, с одной стороны, миллионы, а с другой — хорошие срока!»

К известию, что лубентий действительно существует, Боря отнесся так, как Лиза и ожидала. Он посмотрел на Лизу насмешливым взглядом, покрутил пальцем у виска, сказал: «Они там что, совсем охерели?» «Я видела таблицу», — сказала Лиза. «Таблицу? Да это, наверное, владькина, одна из тех, что он готовил для Генки...». «Нет, — сказала Лиза. — Таблица отпечатана уже после той истории...». «Ну, хорошо! — Боря начал сердиться. — Сейчас, сейчас я найду таблицу и...». Он подошел к книжным полкам, собираясь взять учебник химии, но того на месте не оказалось. Боря раскрыл энциклопедию, в ней была статья о Менделееве, а таблицы не было. «Сейчас!» — бросил Боря и помчался к соседям, у которых дети учились в школе. Обратно он вернулся ни жив ни мертв: лубентий был обозначен! Он существовал!

«Это Владька, это он! — кричал Боря. — Он придумал зачем-то, что лубентия нет, а сам наверняка сделал на нем большие деньги! Его и грохнули из-за денег!» «Нет, — отвечала Боре Лиза. — Нет, тут что-то другое...».

В четвертый свой приезд это был Глен, с зубами как жемчуг, в длинном, под цвет лизиных глаз, пальто. Лизу он нашел в состоянии близком к психотическому: незадолго до его приезда она нашла Борю — вышла всего-то на пятнадцать минут, за хлебом! — на полу с передавленной дверью шеей. Глен вставлял в свою речь много американских словечек и особенно любил те, которые оканчивались на «П» — трип, тип, шип, флип. Употребляя эти и схожие с ними по звучанию слова, Глен пытался Лизу утешить, пытался уверить ее, что происшедшее было не в действительности, а в каком-то вымышленном ею мире. Ненастоящем. Лиза Глену не верила — он-таки проговорился, что своим нынешним благополучием: дом в хорошем районе, сын жены от первого брака в хорошей частной школе и всем прочим, обязан лубентию, цена которого за грамм была, конечно, не сорок тысяч, а в несколько раз больше. «Значит — лубентий есть!» — подумала Лиза и медленно закрыла глаза, и Глену не осталось ничего другого, как выйти из ее комнаты и присоединиться к лизиным родителям: мама Лизы собиралась накормить Глена щами, папа — с Гленом выпить Гленом же принесенного итальянского красного вина. «Я люблю красное итальянское вино», — так или примерно так сказал Глен лизиному папе, доставая бутылку из шуршащего пакета.