Дмитрий Стахов - Сон в начале века

— Так! — рассмеялся Потатушкин и поинтересовался: не голодны ли молодые люди?

Выяснилось, что голодны. Все отправились в банкетный зал, где плотно закусили. Витя сидел рядом с Ней, и единственное, что было ему неприятно, так это потатушкинский помощник, который также за Ней ухаживал, также Ей подливал и накладывал, шутил и веселил. Витя бросал на потатушкинского помощника косые взгляды, тот отвечал Вите тем же. Банкет, таким образом, потребовал от Вити большого напряжения, домой он приехал совершенно обессилевший, но тем не менее нашел возможность зайти к отцу в кабинет и произнести с порога:

— Я собираюсь жениться!

Трясоумов посмотрел на сына и сразу понял, кто эта счастливая избранница.

— Хорошо, — сказал Трясоумов. — Одобряю. Когда?

— Чем скорее, тем лучше.

— С Ее отцом говорил?

— Ни с отцом, ни с Ней не говорил, — твердо, решительно произнес Витя. — Они не откажут.

— Это так... Матери говорил?

— Еще успею сказать!

Трясоумов подошел к сыну и обнял его. Трясоумов очень любил Витю.

— Когда летишь?

Витя должен был отправиться в небольшую заграничную командировку в связи с неплатежами одной, казавшейся такой солидной, германской фирмы. Но, как выяснялось, в этой фирме дела были отнюдь не блестящи, к тому же в ее руководство проникли бывшие советские, а это, как известно, первое и очень серьезное предвестие большой беды.

— Завтра!

— С тобой полетит потатушкинский помощник, — сказал Трясоумов. — Так надо. Не спорь. Ты будешь за ним приглядывать. А мы с Потатушкиным здесь все подготовим. И по делам и к свадьбе. Она тебя любит?

— Да! — ответил Витя.

И что самое интересное — не врал! Не врал, потому что Она влюбилась в Витю с первого взгляда, потому что Она мечтала стать Витиной женой, но опасалась, что такая штучка, как Витя, не захочет жениться на ней, а будет подыскивать себе что-нибудь столичное... и в то время, когда Витя сообщал отцу о своем намерении, Она в томлении извивалась на гладких простынях, полуспя-полубодрствуя, грезя о Вите.

На щеках же Вити горел румянец, и отец его, Константин Борисович Трясоумов, умилился, умилясь, выкурил лишнюю сигарету и вспомнил, как возвращался он, бывало, домой, отпускал шофера, поднимался с охранником в лифте, заходил в квартиру, целовал жену, отливал, умывался, переодевался, проходил в комнату сына.

А Витя сидел перед компьютером и не в игры играл: или изучал энциклопедию, или составлял программу для фирмы отца.

Вставал отец за спиной у сына, клал тому руку на плечо и ощущал биение молодой, свежей, родной, своей крови в крепком, стройном, закаленном спортивными упражнениями теле. И находила на Трясоумова волна успокоения. И стоял он так, пока не звали ужинать. И садились Трясоумовы в тесном семейном кругу, и расспрашивали друг друга о событиях дня, и все им казалось ладным и милым. Как, собственно, все и обстояло в действительности, ибо семья Трясоумовых была крепка, а дело Трясоумова правым.

И сколько с тех пор прошло лет? А совсем немного, но событий, но судьбоносного свершилось очень много.

Кашлянул Трясоумов-отец и закурил еще одну сигарету. Ему не спалось. Как не спалось Вите и его изнывавшей в истоме избраннице.

Впрочем, не спал и потатушкинский помощник, который вовсе не собирался и здесь оставаться на вторых ролях. Ему давно надоело, что Потатушкин помыкал им и гонял, словно мальчишку, а помощник был, во-первых, вовсе не мальчишка, потом — знания его и умения были выдающимися, и, наконец, в-третьих, потатушкинский помощник сам лелеял идею женитьбы на дочери своего хозяина. Помощник вбил кулак правой руки в раскрытую ладонь левой, рывком поднялся из кресла, подошел к окну, посмотрел на огни расстилавшегося перед ним города, города, который он был обязан завоевать — завоевать, чтобы двигаться дальше, двигаться без остановок, а начало пути было здесь, в номере гостиницы, где за спиной помощника слишком медленно одевалась гостиничная шлюха, где скверно кормили, нагло обсчитывали и хамили. Где было плохо!

— Давай скорей! — прикрикнул на шлюху потатушкинский помощник.

Шлюха поторопилась, проскользнула к двери, но в дверях, открытых телохранителем помощника, столкнулась со странным господином. Широко улыбаясь, тот как раз входил в номер. Длинные и редкие зубы господина были ослепительно белы, был он высок, темен лицом, одет в длиннополый наглухо застегнутый сюртучок, делавший его похожим то ли на индуса, то ли на еврея, сошедшего со старой видовой фотографии Златой Праги, идущего от равви Лоэва и полного каббалистических видений.