Андрей Кокоулин - Силы сопротивления

Бурдюков задумчиво следовал за Перышкиным. Ему думалось, были ли в его прежней жизни такие желания. Он помнил свое раздражение, когда чистил ванну. Но чистил он ее по желанию или потому, что любил чистоту? Или, может быть, потому, что любил Магду? Бурдюков попытался вспомнить, что он испытывал к Магде, но оказалось, что в памяти у него хранится лишь протяжный жалобный возглас: «Ну, Се-еренький!».

Он попробовал представить себе жену, прикрыв веки. Вот если бы она стояла на лестничной площадке, в полутьме.

Магда.

— Что? — обернулся Саня.

— Ничего, — ответил Бурдюков.

— Вы звали кого-то.

— Это так, не думал, что вслух.

— А меня к своим уже не тянет, — сказал Саня. — Поначалу очень хотелось. Даже снилось, как я возвращаюсь в свою многоэтажку, подхожу к двери, даже не стучу, просто встаю у порога, а мне уже открывают.

Он усмехнулся.

— И сразу папа, мама, сестры взрослые, обнимают, прижимаются, ведут в комнату, говорят: мы тебя так ждали, так ждали! И подают мне зажаренного цыпленка, целого, мама смотрит с умилением, сестры танцуют, отец вручает вилку: ешь! Цыпленок пахнет, что слюнки текут. Но это же все навязанное, ненастоящее, я потом понял это.

— Я тоже понимаю, — сказал Бурдюков, — но это другое.

— Что другое? — спросил Перышкин. — Кстати, третий этаж. Почти пришли.

— Я думаю, что чувства никуда не делись. Предмет чувств испарился, размылся, а сами чувства еще есть.

— Это все еще программа работает.

— Может и так, — согласился Бурдюков и дернул щекой. — А Максим Андреевич эту штуку из затылка может вынуть?

— Не, — сказал Саня, — она там срослась.

Бурдюков дотронулся до пластинки.

— Когда мне ее вообще поставили?

— А вам сколько лет?

Бурдюков задумался.

— Тридцать четыре. Или тридцать пять.

— Значит, вам в пятнадцать где-то поставили.

— Не помню.

Они очутились на своем этаже, и Перышкин повел Бурдюкова в другие двери проверять, все ли в их комнате в порядке. Это была мера предосторожности на случай, если в зале находится засада.

— Такое может быть? — спросил Бурдюков.

— Максим Андреевич сказал, что у охранников в плане есть обход верхних этажей. Только он не исполняется, никому не хочется делать пустую и зряшную работу. Они тоже о себе понимают. Вот, смотрите.

Саня подвел Бурдюкова к стене и отогнул пластик. В дыру был виден угол помещения с койкой у стены и рядом окон.

— Мутно как-то, — сказал Бурдюков, разглядывая изломанные человеческие фигуры, сидящие за столом.

— С той стороны плафон повешен, потому и мутно, — объяснил Перышкин. — Ну, что там, все спокойно?

— Едят, — сказал Бурдюков. — Кажется.

— Дайте-ка я посмотрю.

Саня приник к дыре.

— Ага, — прошептал он через несколько секунд, — Анатолий Георгиевич с Василием пасту наворачивают. Как оставишь без присмотра, так сразу жрать садятся. Вы видели, что у вас мяса мало было?

— Мало? — удивился Бурдюков.

— Ну! Они все ваше мясо повыбирали. Сказали, что вам сначала привыкнуть нужно, а то у вас это, несварение будет.

— Я учту, — сказал Бурдюков.

— Все, можно идти.

Перышкин снова спрямил пластик. Они вернулись в тамбур, и Саня распахнул двери в зал.

— Оп-ля! А вот и мы, — объявил он.

Сидящий к ним спиной Василий выпрямился, но не обернулся.

— А мы тут перекусываем, — спокойно сказал Анатолий, выглянув из-за его плеча, — присоединяйтесь.

— Не рано? — спросил Перышкин.

Анатолий рассмеялся.

— О, опять псих пошел! Не беспокойся, брат наш по проживанию Александр, мы на твою порцию не претендуем. Мы просто решили чуть раньше пообедать, и все.

У Василия двинулся локоть. С некоторым запозданием Бурдюков сообразил, что тот, видимо, что-то прячет одной рукой под кофту или в штаны.

— Я не псих! — сказал Саня. — А вас уже неделю на этажах не видно!

— А смысл? — спросил Анатолий.

— Но Максим Андреевич…

— Это для новичков, — улыбнулся Анатолий. — Чтобы опыта набирались. Вы же не будете отрицать, Александр, что этажи до нас вынесли по полной?

— Нет, но выше… — произнес Саня.

Василий спрятал, что хотел, и наконец повернулся.

— Выше — тьма, — сказал он. — Я там был. Поднимаешься из тьмы во тьму, как из ада в ад. Но вверх.

Борода вкупе со сведенными бровями придавала ему серьезный, почти пророческий вид.

— И докуда вы доходили? — спросил Перышкин.

— До сорок седьмого.

Василий встал, придерживая руку у живота. В складках кофты едва заметно проглядывал какой-то твердый предмет.