Дмитрий Стахов - Крысиный король

Комендант крепости, Зимберг, начал с обещаний сгноить и запороть, уточнил, что Государь император уполномочил его и на исключительные меры: здесь, в Шлиссельбурге, он, Вильгельм Гансович, и обвинитель, и судия, и палач. Длинным пальцем Зимберг указал на стены, за которыми текла Нева: мол, никто о вас и не вспомнит, каторжники: тело — в мешок, к ногам — чугунную гирю, воды речные примут с готовностью, опуститесь на дно; там, успокоенные навечно, такие, как вы, инсургенты, которых еще не до костей объели рыбы, вас ждут не дождутся.

Слово «инсургенты» Зимбергу нравилось особо, употреблено было еще дважды, когда говорил о распорядке и об обязательных работах, но речь его высокоблагородие произносил перед новоприбывшими каторжниками, всеми, как один, уголовными. Только Андрей, стоявший во второй шеренге, был политическим, его смертная казнь была заменена при конфирмации приговора генерал-губернатором Зиновьевым вечной каторгой, Андрею секретарь суда сказал, что генерал-губернатор был поражен тем, как Андрей изложил просьбу о помиловании, тремя словами «Прошу сохранить жизнь», посередине большого белого листа бумаги, что генерал-губернатор спросил у секретаря, приехавшего получить утвержденные смертные приговоры, зачем жизнь человеку, отнимающему ее у других, но ответ не стал слушать, махнул рукой, сказал, что пусть секретарь напишет в решении, что раз уж вышел Высочайший указ вешать только по достижении двадцати одного года, нарушаемый к глубочайшему прискорбию, то пусть уж в случае этого Каморовича указ нарушен не будет, а просидит Каморович до конца своих дней в каменном мешке.

Халат Андрея был насквозь мокрым. Солнце протискивалось сквозь плотные, низко висящие облака, Андрей подставлял ему лицо, переступал с ноги на ногу. Воротник натер шею. Кандалы звякнули. Из оставшегося короткого, обрезанного валенка пузырясь выдавливалась вода.

Зимберг услышал звон, заметил движение, крикнул: «Эй, ты! Шею тянешь? Ты! Ты! Рыжий! В петлю хочешь? Сгною! Запорю!» Ротмистр, желавший дотемна вернуться в Петербург, наклонился к Зимбергу. «Что? — Зимберг изображал глуховатого. — Политический? Почему с уголовными? А? Понимаю, понимаю, благодарю…» и продолжил напутствующую каторжников речь.

Андрей стал бы вечником без изъятия у Франка, артельщика стеклянного завода. Одним эксом больше, одним меньше, петля или вечная каторга были ему обеспечены. Рано или поздно Андрея бы опознали, яркий блондин, почти синие глаза, внешность запоминающаяся, приметы были разосланы, с добавлением о походке, резкой, своевольной, и о легкой, но все-таки заметной хромоте: пролетка, в которой сидела Адель, на Казанской улице, когда Андрей забрасывал в пролетку баул с деньгами, задним колесом проехала по левой ноге, вся ступня стала синей, при ходьбе нога как бы сама собой чуть выворачивалась вовне.

В контору Франка раз в две недели поступала большая сумма. Об этом сообщил Виноградов. Андрей удивлялся — как Иван находил то, что нужно? Откуда узнавал? Сначала поверенный в делах Кульман, потом — артельщик Франк.

Андрей тогда вернулся к Прейсу, на напилочную фабрику, ночным уборщиком, добрый Прейс специально для него придумал эту должность, но платил совсем немного. Андрей жил в маленькой комнатке в Озерках, в доме на углу Варваринской и Елизаветинской, никуда, кроме как на фабрику и в лавку, не ходил, а шел из лавки и увидел Виноградова. Котелок, тросточка, темно-красные ботинки. Виноградов сказал, что встретил на Васильевском старшего мастера с фабрики, похвалившегося чистотой, сказавшего, что ночной уборщик, совсем молодой, хромоватый, рыжий, соскоблил все масляные пятна со въевшейся в них металлической стружкой, и Виноградов сразу подумал про Андрея. Ответ на вопрос — откуда он знает старшего мастера? — Виноградов заболтал, угостил пивом, не в озерковской распивочной, отвез в хорошую пивную. Андрей был очень рад увидеть, впервые за долгое время, знакомое лицо, не стал настаивать на ответе о старшем мастере, но спросил — откуда все? Несколько удачных эксов на Кавказе, так ответил Иван, и сказал, что Кульман должен вот-вот получить крупную сумму от своих доверителей.

Все оказалось так, как говорил Иван, — сумма, изъятая у Кульмана, оказалась даже больше, чем обещал Виноградов, но ходившие с Андреем на экс Чиковани и Алексеев глупо кончили оба. Первый не нашел ничего лучшего, как приодеться, подражая Виноградову, и пойти в ресторан Кюба: дали доесть заказанное, при выходе скрутили, он вырвался, убегал, стрелял, сам получил пулю. Второго арестовали в поезде, поехал проведать сестру в Москву, вернули, судили военно-полевым и повесили на Лисьем носу.