Виктор Брусницин - Мой милый Фантомас (сборник)

— У меня желудочно-кишечного тракта, кажется, вообще нет, — попыталась неуклюже пошутить девушка, однако тарелку невольно отодвинула. Соорудив дикую улыбку, доложила: — Я — Роза.

— Надеюсь, ты не ошиблась, — кивнул Егор и коротко улыбнулся, вероятно, извиняясь за тон.

Балагурил Виталий, ему хохотливо внимали. Егор смурно поглядывал и ел. Виталий запустил что-то о половых отношениях, применил слово любовь, Егор, невелико рыгнув, бесцеремонно перебил:

— Любовь — это попса. Физиологична и проста: она не требует затрат.

— Сексуальной женщина стала, — продолжил прежнюю мысль Виталий, — добившись звания эректус, то есть встав на две конечности: во-первых, появилась подъягодичная складка — на четвереньках такого не было. И отсюда же ей пришлось переместить бюст из области паха, как у большинства животных, в область груди — для равновесия.

— Относительно груди — ерунда, — взял пас Егор. — Женщина богом создана ущербной — таковая есть всем известная выемка. Чтоб компенсироваться и соответствовать мужику она и придумала грудь. Одна половинка возмещает выемку, вторая — известный мужской нарост. Но относительно секса как удовольствия где-то верно. В положении на двух конечностях совокупление стало не очень удобным. Пришлось заниматься этим внесезонно, дабы подготовить позы — именно это и составило привлекательность занятия.

Все кисло — кто-то с морщинками подле губ — молча косились. Егор развил:

— Все-таки мужской агрегат выглядит симипатишней, чем женская… э-э… сотрудница. Собственно, и дыбится от сопротивления, чуя, куда его науськивают.

— Фу, как грубо, — не вытерпела одна из девушек.

— Мужчины примитивны, — велеречиво добавила иная, — у них на уме одно.

— Да, но не с одной, — поправил Егор, — а это уже творчество.

Знойно вмешалась Наталья:

— Господи, да не слушайте вы их — они только и знают, что прикалываться! Прикидываются аморальными.

— А потому что мораль — суррогат души, — ернически пояснил Егор.

— Совсем наоборот, любовь — философия половых органов, — вторил Виталий.

— Зато еда — поэзия кишечно-желудочного тракта, — возразил Егор.

— Уроды, — подвела итог Наталья.

Расслабился Егор нескоро, шутки, наконец, пошли безобидные, девушки, во всяком случае, отзывались. Случились танцы, здесь Егор хорошо разогрелся и затем по просьбе Натальи отменно попел. В один из спадов веселья удалился на кухню, курил, глядел, спокойно улыбаясь, в окно. В помещение вошла Роза, манерно отставив — так в давних фильмах дамы держали мундштуки — сигарету.

— Тебя потеряли, — поделилась, глядя сощурившись и откинув голову, — ты задал тон.

Егор отвернул от окна голову, сообщив о внимании, затем повернулся всем корпусом. Ласково оглядел Розу и бесцеремонно выпытал:

— Роза, у меня есть вопрос, который я задам, чтоб его не стало, — ты в трусах?

— Хам! — развернулась Роза.

— Наконец я добился признания, — буркнул вслед Егор.

Пока он отсутствовал, Виталий читал, достав откуда-то жидкие листки, отрывок то ли пьесы, то ли рассказа Егора:

«В тени раскидистого дуба стояли трое: верзила о крупном, обвислом, похожем на лемех носе по имени Пошел Вон, юная аршиночка, блондинка бальзаковского возраста с родовым пятном в глаз и щеку, какие случаются у коров или лошадей, Оля Фу-Фу с наследством от отца в виде Оле-говна, и человек стальной выдержки — речь о И-горе по фамилии Ум-Ник, поникшем умом слезливом молодом старце.

— Этот дуб раскидист, — малозначительно и веско молвила Фу-Фу.

— Он имеет все основания, — зло улыбнулся Пошел Вон и топнул ногой, удостоверяя в основательности дуба.

— На то он и дуб, — с апломбом вкрапил И.

— Нато творит что взблагорассудится, — взяла мессидж Фу-Фу, — пора писать заявление.

— Вам, мадемуа, только п и сать, — сделал важное наблюдение Горе, — это чревато.

Фу-Фу кокетливо юркнула взглядом в ответ на комплимент.

— Как тонко вы отметили относительно чрева: больше пописаешь, меньше поплачешь.

Вмешался Пошел Вон:

— Я бы все-таки вел разговор в настоящем времени.

— Водитель, — констатировала Фу-Фу и упала. Глаза закатились, нога в фильдеперсовом чулке встала дыбом и судорожно задергалась.

ГОРЕ тревожно закурил, начал раскачиваться с носков по пятки, милостиво щурил глаз. Задумчиво осведомил:

— Какая ранимая душа. — Заинтересованно обратился к Пошел Вон: — Послушайте, вы китаец? Я определенно нахожу в вас что-то китайское.