Виктор Брусницин - Мой милый Фантомас (сборник)

Кажется, здесь его ударило отчетливо — он попросту не востребован. Мир гадок — наращиваемая уже и не комфортность, навязчивость вещей (реклама воистину стала единственным искусством) делает из людей стадо, призванное жрать, смотреть, эмоциональничать согласно тому обстоятельству, что надо что-то изменить («хорошо — уже плохо»). Эта мысль была столь ясна и продолжительна, что ленностна сама по себе.

Пристрастие Джека к Егору, было небеспричинным, и чтоб стало понятно, придется повспоминать.

Дело состоялось в конце прошлого века — какая прелесть эти слова. Жили романтично: криминал уже не висел над всяким посягающим, но имена еще имели хождение, наконец, вот-вот предстоял дефолт. Егор, посмотрел кинофильм, в нем совокупительный акт парень и девушка совершали в прачечной. Пришла мысль: вот отчего так землисты процессы в российском исполнении — отсутствуют прачечные.

Идея воскресла совершенно неожиданно в новом веке — благодать набирала силу — когда один из мимолетных приятелей посетовал на то, что хочется быть полезным. Сумма денег «полученных» к тому располагает… Да вот же — мероприятие, озарился Егор от приязни к человеку (сумме?) — «прачешные». И что вы думаете, тот взялся. Егор купно, и вновь ощутил в себе расторопность деловара, и многими, отнюдь не изнурительными усилиями, внес лепту в создание предприятия. Изыскивали общежития, подобающих начальников, договаривались с сериальными поставщиками агрегатов, кои тогда в регионе катастрофически отсутствовали, занимались суррогатом. К счастью, тогда ели напропалую, это раз; два, гламур пошел брать силу — то есть коррекция зубов выходила значимой вещью, то есть собственные вложения существовали. И раскрутились же. Правда, приязнь к соучредителю исчерпалась.

Упомянуто здесь вот для чего. Егор в акции получился уверен — схлопнется. И уверенность, это абсолютно, наехала оттого, что мысль заниматься данной деятельностью возникла совершенно дурацким образом…

Еще случай. Дело свалялось в конце девяностых, криминал неистовствовал. Притащился Егор на рынок, где у приятеля существовал контейнер. Выпили, продолжать пошли совместно с девчатами из соседнего контейнера в парк, на скамеечку. Все было чудно, Егор мозжил девок азартным витийством, — одна, Лера, очень даже применилась глазу. На соседней скамье примостилась троица молодцеватых парней за двадцать, что поглядывала на нашу четверку. Один из них, красавчик, прямо взять, нагло подошел, попросил прикурить, глядя на Леру в упор и откровенно. На второй раз подошел совсем беспардонно, пригласил отойти девушку на пару слов, соорудив, правда, достаточно мягкую причину.

Они оживленно беседовали в сторонке, и Егору было чрезвычайно обидно. Он сделал нахалу несколько слов. От парней пошли угрожающие реплики, на что наш рыцарь очень даже смело подошел и попросту приказал удалиться. Как ни забавно, пацаны выполнили поручение. Однако оказия отнюдь не завершилась. Через минут двадцать в аллее появился с десяток весьма крепких ребят. Мотив их появления разночтений не вызывал — лицами обладали угрюмо воинственными.

Никогда, даже в горячем состоянии Егор себя за героя не выдавал. А тут притча, поперло. И лежала крупная уверенность — спечется. Проистекала убежденность от вполне трезвого соображения: нахрап в моде. Блефовать, брать на понт. Время темное — откуда парни знают, кто он такой? Так и действовал, встал, пошел навстречу, один. Гранитно говорил: «Вы же, ребята, себе на жопу наищете. То, что местные, издалека видно. И завтра сюда приедут юноши оскорбительно равнодушные к чужому горю. И отработают симфоническую сюиту. Для чего случаться страдания? — вот насущный вопрос». Парни ретировались. Впрочем, позже соразмерно поступила и зазноба, ради которой Егор совершал перформанс.

Собственно, он и смерть предвидел. Тускнело — умрет. Скажете, невелик Нострадамус, всяк сообразит — только Егор, если хотите, близость ощущал. Опять опровергните — теснота всякая хороша… Но это после, а пока Джек.

Случились два эпизода. Прибыли как-то на очередную гонку в Мармарис поздненько, мол был плотно занят. Заякорили яхту на рейде, оставили одного дежурного, сами потащились в город. Вернулись за полночь, корабль отсутствовал. Мобильник дежурного упорно молчал, стали шастать по берегу, вглядываясь в чернильную мглу — случилось облачно — не разбавленную умеренным блеском спокойной воды. Обнаружили судно, когда уж светлеть начало, порядочно от начального пристанища — дежурный по причинам склочности берегового начальства утащил посудину подальше, да сморился, не удосужившись предупредить. Родимая стояла во втором ряду, Егор, не долго думая, ступил на чужую, причаленную лодку и через нее потопал на свою. Будучи укушенным хмелем, поступал не аккуратно, шумно, вылез хозяин практикуемой яхты, пошел гортанить неприветливо. Егор пустился в объяснения и в итоге, вглядевшись в обладателя, совершил такую фразу: