Нина Стиббе - Человек у руля [litres]

А потом появился мистер Ломакс, кандидат от Либеральной партии, и принялся рассматривать «Экклес Топаз». Он восхищался его линиями и даже поглаживал его.

– Прекрасная машина, – сказал он. – Что планируете с ней делать?

– Я этот автодом не покупала. Отец детей прислал его вместо денег на отпуск, – сказала мама.

– Что ж, весь мир – твоя раковина, когда у тебя есть дом на колесах, – сказал мистер Ломакс. Он вроде тоже углядел юмористическую сторону в ситуации.

Мистер Ломакс ушел, и вскоре после него появился Чарли и осмотрел «Экклес Топаз» с каменным выражением лица. Не прошло и недели, как дом на колесах снова исчез, а вместе с ним и зеркало заднего вида, и кронштейны для боковых зеркал, и мы предположили, что Чарли все-таки получил деньги, которые ему так срочно понадобились.

Мама очень беспокоилась, мы это видели. Она курила, и оставляла горящие сигареты в пепельницах, и зажигала новые, но не делала ни одной затяжки. В конце концов она написала акт пьесы об этой ситуации.

РОДЕРИК. Извини, Адель, я не могу дать тебе больше денег.

АДЕЛЬ. И что же, дети не поедут на море?

РОДЕРИК. Я выделил акции в твою пользу, и ты должна жить на дивиденды.

АДЕЛЬ. А как насчет спонтанных каникул?

РОДЕРИК. Я распорядился, чтобы фирма «Дон Амотт», король домов на колесах, доставила тебе почти новый «Экклес Топаз».

АДЕЛЬ. Что ж, я подарю дом на колесах своему любовнику, а он его продаст.

Снова явилась мисс Бенедикт и сказала маме, что в последнее время Крошка Джек отказывается снимать в классе пальто. Она, похоже, хотела поскорее разделаться с разговором, опасаясь, что он примет нежелательный оборот. Они сидели за кухонным столом.

– Я просто хотела, чтобы вы знали, – сказала мисс Бенедикт.

– О чем? – спросила мама.

– Об этом факте.

– О каком факте?

– О том, что Джек отказывается снимать пальто, – сказала мисс Бенедикт.

– А это важно? – спросила мама.

– Ну да, если его просят снять пальто, он и правда должен его снять, – сказала мисс Бенедикт.

– Может, вам лучше не просить его снять пальто, тогда он сможет оставаться в нем, не нарушая ваших требований? – сказала хитрая мама.

– Но дети должны снимать верхнюю одежду в классе, – объяснила мисс Бенедикт.

– О, понятно, – сказала мама. – Я поговорю с Джеком об этом.

– Спасибо, это мне очень поможет. А вы случайно не решили все-таки завести осленка? – спросила мисс Бенедикт.

Этого мама не ожидала и, пока ее голова расшифровывала вопрос, молчала.

– Нет, не решила и не решу, – наконец ответила она.

Тут вошел Джек в пальто и сказал «здравствуйте».

– Здравствуй, Джек, – сказала мисс Бенедикт.

– Здравствуйте, – сказал Джек.

Мисс Бенедикт попрощалась и ушла.

– Что она здесь делала? – спросил Джек.

– Она вводила меня в курс дела, – ответила мама.

– Она сняла пальто? – спросил Джек.

– Нет, вообще-то нет, – ответила мама.

Мы бы предпочли, чтобы мисс Бенедикт не заходила к нам и не заговаривала об ослике Колокольчике. Крошке Джеку от ее слов не было никакого проку, они только напомнили маме о ее недавнем приступе несчастья. Мы еще раз увидели, что люди, которые суют нос не в свои дела, часто в душе эгоисты и вовсе не помогают тому, кому якобы пытаются помочь. А поскольку этот разговор произошел после случая с «Экклес Топаз» и папиного отказа сотрудничать, мама написала ужасную пьесу, основанную на несчастных годах, которые она провела в дешевом пансионе.

Мисс Брюс. Адель Бенсон, вас видели в вестибюле, одетой в плащ.

Адель. Извините, мисс Брюс.

Мисс Брюс. И больше никогда не показывайтесь в верхней одежде в вестибюле, в классе или других школьных помещениях.

Адель. Да, мисс.

Мисс Брюс. Только официантка может позволить себе зайти в помещение в плаще.

Адель. Да, мисс.

Мисс Брюс. Вы планируете работать в пабе, Бенсон?

Адель. Не думаю, мисс.

Мисс Брюс. Ну это мы еще посмотрим, правда?

После того как связь с Чарли Бэйтсом почила, нам все труднее и труднее было понять, как принудить маму к счастью. Я говорю «принудить», потому что она, подобно овце, как будто не понимала направления, в котором ей следует двигаться. И своенравно убегала от пастухов и не давалась, когда ее подталкивали к хорошему и веселому.

Она не любила еду – сам процесс употребления пищи – и перестала готовить, а телевизор терпеть не могла. На самом деле она любила только грубых мужчин, виски с имбирным элем, поэзию (в особенности любовную, как бы это нас ни раздражало), пьесы Шекспира и загорать. И тут мы такие, две девочки, обе ненавидим поэзию и не склонны к употреблению алкоголя.