Нина Филиппова - Как бы человек не был счастлив

© Нина Филиппова 2019

© Интернациональный Союз писателей, 2019

Филиппова Нина Александровна

Родилась и окончила школу на Камчатке.

После окончания Казахского политехнического института работала по специальности в Алма-Ате. Затем, после окончания Курсов организаторов кинопроизводства при Госкино КазССР, – на киностудии «Казахфильм» в должности замдиректора картины. После Высших курсов сценаристов и режиссёров при Госкино СССР в Москве – кинодраматург (мастерская Валерия Фрида).

До экрана дошли два полнометражных сценария: один – на студии Ролана Быкова в Москве, другой – в Алматы на коммерческой студии «Фортуна».

Полумрак комнаты охраняли чёрные шторы на окнах. От сквозняка тяжёлый бархат иногда лениво покачивался, и солнечный свет вливался между портьерами. Самад лежал на диване и, кажется, спал. Тихо открылась белая дверь, вошёл старший брат в костюме и при галстуке. Он что-то искал, сначала осторожно, потом всё больше раздражаясь, расталкивая книги на полках, стуча дверцами шкафов, наконец он подошёл к столу и торопливо достал из-под блюда с ягодами свой научный труд по математике.

– Зачем тебе понадобилась моя диссертация? – Он пролистывал страницы и понемногу успокаивался. – Если всё время лежать, лежать, лежать… я не понимаю, зачем жить?

– Иди, брат, иди! – приподнял голову Самад, – труд сделал из обезьяны человека. Может, и тебе повезёт.

– А ты уже и такую надежду потерял? – ухмыльнулся брат, поправляя галстук.

– Моей перспективы в мартышкиных надеждах нет.

– Приятных сновидений, – пожелал брат и вышел.

Самад вздохнул, встал и отодвинул портьеру. Солнце ослепило его. День был в разгаре. Внизу под окнами раскинулась рыночная площадь – людской водоворот, разноцветный, шумный. Самад помахал обеими руками белокурой девушке внизу, но она не заметила его. Он опустил штору, и из полутьмы комнаты к нему приблизились чёрные глаза матери:

– Сын, – Губы её брезгливо искривились, – какие у тебя планы с этой… – она показала за окно, – Белобрысой?

Самад покраснел и выпалил:

– Я люблю её, мы поженимся.

– Она русская! – Рассмеялась мать и задумалась. – Это ужасно. Тогда ты мне не сын.

Самад остановился перед зеркалом, изучая своё припухшее и снова побледневшее лицо:

– М… М…

– Ты ведь ни одного экзамена в жизни не сдал! – Высокие брови матери поднялись. – И только благодаря мне заканчиваешь университет!

– Напиши приказ об отчислении – ты проректор.

– Я просто не понимаю тебя! У тебя есть нормальная невеста! Послушная, красивая девочка, дочка премьера! А это и перспектива, и дом, и надёжность!..

– Мама, мне ведь, в сущности, ничего не надо. Не надо мне ни жены, ни дома, ни перспективы твоей, ни мамы, ни папы! Мне всегда надо было другое.

– Что же это тебе надо было? – холодно улыбнулась мать, и он медленно оглянулся на неё, направляясь к выходу:

– Это то, где другой дом и другая перспектива, и другая жена…

Она вцепилась сыну в руку, уловив в глазах его какую-то странную неподвижность. Её пальцы, удерживающие его, побелели:

– Что это? Что ты выдумал?!

Он хотел сделать что-нибудь ненавистное, но лишь выговорил тихо:

– Это любовь.

Она с ожиданием смотрела ему в глаза.

– Это любовь, мама, – повторил он, и дверь закрылась за ним.

Мать отвела штору, увидела, как Самад подошёл к своей белокурой подруге, как они сели в машину с надписью «Киносъёмочная», и усмехнулась.

На выезде из города навстречу «Киносъёмочной» выбежал крупный человек в расстёгнутой рубахе и босиком. Водитель кивнул в его сторону:

– Это а-Моисей, администратор. А-заберём?

Моисей сел к ним в машину, погладил себя по голому животу и обратился к водителю:

– Васька, дай сандалии. Я твою пиротехнику перевернул. Сегодня снимем без дыма.

Водитель протянул ему обувь. Была жара. В окне мелькали тополя, между ними мигало небо. Моисей надел сандалии и, подняв свой томный взор, с такой страстью скользнул по телу белокурой подруги Самада, что ту бросило в жар.