Тимур Максютов - Зеркальные числа [сборник litres]

– Боишься? – спросил меня он тихо.

Я помотал головой. Почему-то страха не было.

– Все готово, – сказали Микаэль и Тристан хором. Они тяжело дышали и от них пахло пылью и электричеством. – Ну что? Мы правда это делаем? Пути назад нет – Ядро гудит, батареи разряжаются, если мы сейчас отсюда просто выйдем, нас так взгреют, что смерть в Ядре покажется приятным отдыхом…

– Да, – сказал я. – Я – Дей Томилин. Я принимаю свою ответственность. Я рискую по собственной воле.

– Я – Микаэль Томилин. Я понимаю, что случится, если мы ничего не сделаем. И, простите за пафос, но я хочу вернуть людям надежду и цель.

– Я – Тристан Томилин. Я – король пафоса. Я хочу подключиться к Ядру и спасти всех, кого люблю. А их много!

– Я – Дилион Томилин. Я пойду первым.

Мои глаза вдруг сильно заболели, полились слезы. Я все-таки видел свет, слабо, но видел. В свете шевелились тени – две подняли третью, защелкали подключения, Дилион вдруг захихикал.

– Щекотно, – сказал он.

Я чувствовал что-то совсем иное, чем на мод’обрахе – мы были здесь по своей воле, не по чувству долга, не повинуясь условностям. Мы выбрали эту попытку. Мы пришли сами. Никого больше не было – только я – мы – варианты одной личности – и Ядро.

– Подключайте, – сказал Дилион. – Я готов.

Ядро загудело. Секунды шли – Дилион не кричал. Чем сильнее я плакал, тем лучше видел. Моя футболка была уже мокрой на груди – и мне показалось, что я вижу бледное, сосредоточенное лицо Дилиона – его глаза закрыты под белым колпаком шлема, он улыбается. Броган выглядел точно так же, умирая – но он не улыбался…

– Он что, улыбается? – спросил я, не веря, вытирая горящие плаза подолом футболки.

– Черт меня дери – да, он улыбается! Дилион! Ну как оно там? Мозги кипят? Нет? Чем докажешь? Сделай что-нибудь, что ли?

Гнездо Ядра, в котором лежал Дилион, перевернулось, поднявшись вертикально. Со глухим скрежетом где-то открылись и закрылись заслонки шлюзов. Корабль дрогнул. Закричали люди – то, что слышалось нам тихим шепотом издалека, было громким криком десятков голосов.

Дилион открыл глаза.

– Все работает, – сказал он. – Ядро – мое. Наше. Я могу прямо сейчас взлететь. Ходить не могу – а летать пожалуйста. Куда полетим?

– Не знаю, – сказал Микаэль. – Надо людей спросить. У нас же демократия, да?

– Ну-у-у, – протянул Тристан и мы засмеялись.

Я не знал, полностью и насовсем ли ко мне вернулось зрение, но точно знал, что сделаю, выйдя отсюда. Я дойду до медблока и попрошу мапу осмотреть мои глаза. А сам буду смотреть на его лицо – родное, любимое, знакомое до малейшей черточки.

А потом выйду из корабля и, щурясь от света Медузы в небе, добреду до дома Илонки. Постучу в дверь, она откроет. Руки у нее будут в муке, волосы растрепаны, она всегда такая, когда хлеб печет.

– Илонка, – скажу я ей, – я пришел к тебе, за тобой. Я – не тот, прошлый, твоя детская влюбленность, голос в темноте среди космоса. Я не равен ему, хотя мое тело и создано по лекалам его тела. Я не равен твоим сыновьям. Мы не равны совокупности своих генов. Или клеток. Или элементов, которые нас составляют. Пусть даже они все когда-то были единой точкой, потом разлетались в Большом Взрыве, потом горели среди звезд, потом стали нами, а потом перестанут нами быть. Мы – это мы, Илонка. Я – это я. Иди сюда.

Я ее поцелую, и будь что будет.

– Говорил же – п-плохая идея. Цветочки, п-понимаешь.

У Заики лицо бледное, губы синей полоской сжаты. Кожа с ободранной ноги свисает клочьями, набухает темной кровью.

– Молчи, – говорю, – сейчас больно будет.

– А то было п-приятно, когда меня колючка грызла. Ты-то куда глядел? А еще нап-парник.

– У меня на затылке глаз нет. Под ноги надо было смотреть, а не шарики ртом ловить. «Какая к-красота!». Лошара ты. Лучше бы я один пошел.

Заика пыхтит обиженно. Зря я так. Не дошел бы один, конечно. И предложил именно ему, Заике, потому что мы с ним с малолетки кореша. Он сразу согласился. Не стал испуганно икать, как Толстяк. Или насмехаться, как Красавчик:

– Ты болота надышался, Умник, что жизнь свою на цветок для девки меняешь?

Снимаю мешочек с пояса, развязываю шнурок. Пальцы дрожат, ногти ломаются. Чертов узел, язви его червяк. Если не успею – яд впитается в кровь, и Заике конец. Станет из бледного зеленым и распухшим.

– Потерпи, – говорю.

– Что там у т-тебя? – хрипит приятель, – отрава, небось. Чтоб я сразу – к Прежним, д-да? И не мучился.