Леонид Иванов - Леший

Неумоевка готовилась вечерять, хотя было еще только около шести. Время Анемподист определял всегда безошибочно, и, собираясь в лес, никогда не надевал свои трофейные наручные часы, что были его единственной фронтовой добычей да и то подобранной на дне окопа во время одной из боевых вылазок в ближний тыл немцев.

Зимой деревня укладывалась спать рано. Закончив работу со скотиной, бабы накрывали на стол, доставали из печи чугунки с оставшимися от обеда наваристыми щами из квашеной капусты, не торопясь ужинали. Потом мужики садились ближе к лампе вязать к весне рыбацкие сети с ячеёй на два-три пальца, самые ходовые на мелководье, а бабы присаживались с другой стороны вязать носки и рукавицы, штопать изношенную одежду.

Те, кто постарше, днём ткали из старых тряпок разноцветные красивые половики на занимающих чуть не половину избы кроснах, а вечерами рано отходили ко сну, чтобы привычно проснуться ночью от невесёлых снов о мимолётно пролетевшей жизни, натереть ноющие от ревматизма суставы мазями из мухомора или без остатка растопившейся на жарком летнем солнце засунутой в бутылку змеи, приложить на опухающие ноги самое распространённое и доступное лекарство — обильно смоченную свежей мочой тряпочку.

Мужики, которых в силу разных жизненных обстоятельств оставалось всё меньше и меньше, иногда собирались по двое, по трое поговорить за жизнь, нещадно смоля дешевыми сигаретами или самокрутками с махоркой домашнего производства. Вспоминали в который уже раз былые охотничьи или рыбацкие байки, смеялись над старыми проделками Анемподиста, от которых больше всего доставалось Степану, да и расходились по домам.

Когда Леший дошёл до вырытого посреди Неумоевки колодца с длинным журавлём, высоко задирающим еловую жердь с подвешенной к ней цепочкой, возле аккуратного сруба, украшенного незамысловатой резьбой, приметил санки с небольшой кадушкой. Тут была самая вкусная вода, за которой ходили для самовара все жители деревни, для скотины пользуясь каждый своим колодцем, вырытым посреди усадьбы. Санки и кадушка были Ивана Михайловича. Начерпав воды, он, по всей видимости, зашел выкурить по папироске к Михеичу.

Анемподист развернул санки, взялся за привязанную к ним верёвку, и повозка легко заскользила следом, добавив к снежному скрипу валенок новые живые нотки. От очередной задумки на душе у Лешего повеселело, сразу куда-то пропала усталость, накопившаяся было за проделанные на лыжах два десятка километров вдоль телефонной линии, где то и дело приходилось сбивать тяжёлые шапки нависшего на ветках над просекой снега, выпавшего как раз накануне заморозка.

Дорога от Неумоевки в Носово была немного в гору, но санки с несколькими вёдрами воды в кадке катились легко. Чтобы вода не расплескивалась, еще у колодца Анемподист бросил в неё несколько пригоршней снега, который тут же напитался водой, затяжелел и стал навроде живой крышки. Пройдя через поле по накатанной полозьями и утоптанной копытами лошадей дороге с километр, Леший подвёл санки к калитке Марины, завёл их в усадьбу, набросил петлю на крючок у крыльца и бодро зашагал вдоль деревни к своему дому.

Поговорив с Михеичем, Иван Михайлович подошёл к колодцу, не обнаружил санок с кадкой и решил, что, не дождавшись мужа, жена отправила за водой для самовара ребятишек. Он пришёл домой, снял у порога валенки, поставил их на печь, чтобы до утра просохли, в носках прошёл в передний угол, сел ближе к лампе, привернул фитиля, сделав свет поярче, и развернул одну из газет привезенной на прошлой неделе почты.

— Ты чево это расселси? — заглянула в горницу жена. — Вода-то где? Я жду не дождусь, чтобы самовар ставить, а он газетки свои читать удумал.

— Дак это, ребятишки рази ж не привезли?

— Какие ребятишки, ты же за водой уходил.

— Дак это я думал, вы тут не дождались, пока я с Михеичем покурю. Я начерпал кадку и оставил у колодца. А санок-то и нету. Ладно, пойду погляжу, куда могли деваться.

Иван Михайлович нехотя отложил газету в сторону, достал с печки валенки, набросил полушубок, натянул шапку с опущенными ушами, достал свои меховые рукавицы из печурки — специально сделанной в толстой стене русской печи ниши для сушки стелек, носков, рукавиц и прочей мелочи, сунул их под мышку и вышел на улицу.

Ни санок, обычно прислонённых к стене возле входа, ни кадки в усадьбе не было. Иван Михайлович дошёл до колодца, при свете полной луны осмотрелся окрест, поглядел у ворот Михеича, прошёл вдоль всей деревни.