Бонни-Сью Хичкок - Запахи чужих домов

Бабушка — не знаю, как ее назвать по-другому, — показывает рукой на кухонный стол, чтобы я поставила на него пирог.

— Пахнет чудесно, — говорит она, открывая холодильник и доставая коричневый кувшин марки Tupperware. Меня раздражает, что она будто бы ждала, что ей принесут пирог.

— Хочешь сока?

И она уже наливает его в стакан, хотя я ничего не ответила.

— Вот; садись, садись, — говорит она и ставит на стол стакан, натертый до блеска и пахнущий лимонным чистящим средством. На столе нет ни стопок журналов, ни неоплаченных счетов, ни тарелок с остатками еды. На нем нет ни крошечки. Таких столов я еще не видела, и пытаюсь не разлить на него апельсиновый сок.

Бабушка наливает себе кофе и садится напротив меня.

Я делаю большой глоток напитка, в котором обычно хоть немного чувствуется сладость, но в моем стакане, кажется, просто вода с апельсиновым вкусом. Либо бабушка экономит на концентрате, либо Банни кладет его слишком щедро, когда разводит сок.

— Ты знала, что отец Дамплинг очень крепко дружил с отцом Руфи и Лилии? — спрашивает бабушка.

Я не поднимаю глаз. Почему она говорит мне об этом? Ну и что с того, что их отец боролся за права автохтонов и погиб в авиакатастрофе? В наших краях люди каждый божий день погибают в авиакатастрофах.

Я не должна сидеть здесь и слушать, как старуха, пахнущая чистящими средствами, рассказывает мне о мертвых людях. Мне нужно идти к моей подруге и развлекать ее, пока она не придет в себя. Я так резко отодвигаю стул, что его ножки с громким скрежетом скользят по идеально чистому полу, и я надеюсь, что на нем останутся следы.

Бабушка смотрит на меня.

— Кажется, ты злишься, Дора.

— Я злюсь? — кричу я, не успев одуматься. — Да вы знаете, что Дамплинг делала в той деревне? Вы знаете, почему она там оказалась? Это Руфь во всем виновата! Дамплинг пыталась отдать матери Руфи эту записку.

Я с силой швыряю голубую бумажку на стол, ударяя по нему рукой так, что бабушкин кофе переливается через край чашки. Кажется, бабушка этого даже не замечает; она берет в руки голубую бумажку и читает слова, которые я прокручиваю у себя в голове с того дня, когда Дамплинг сунула записку мне в руку. Все, что там сказано, это: «Я тебя прощаю».

— А эта дура даже не знает, кто такая Руфь, так что все это не имело ни малейшего смысла. Дамплинг в коме из-за какой-то ерунды! — Я задыхаюсь, меня до сих пор трясет.

— Сядь, Дора, — говорит бабушка.

Но я ее не слушаюсь. Я стою, сжав кулаки. Она не смеет мне указывать.

— Ладно, — говорит она, — но ты должна меня выслушать. Если хочешь найти виноватого, а ты, видимо, очень этого хочешь, обвиняй во всем меня — и не волнуйся, никто не будет рисковать жизнью, чтобы доставить подобную записку мне, по крайней мере, в обозримом будущем.

Я совсем без сил после моей гневной речи, и тихие бабушкины слова будто повисают в воздухе вокруг меня. Трудно злиться, когда тебе не пытаются дать отпор.

— Так и будешь стоять?

Я сажусь.

— У нас с тобой, Дора, есть кое-что общее, — говорит бабушка. — Я вижу, что это тебя удивляет.

Я захлопываю отвисшую челюсть.

Бабушка продолжает:

— Мой отец бросил меня, когда я была совсем малюткой.

— Хотела бы я, чтобы нас объединяло именно это, — говорю я и замолкаю, чтобы она не подумала, что я хамлю после того, как накричала на нее.

Но она улыбается мне. Она совсем не похожа на ту бабушку, о которой я слышала от Банни и Лилии: девочки описывали свирепого монстра с глазами на затылке, который только и ждет, чтобы кого-нибудь наказать за малейшую провинность.

«Однажды она заставила Лилию прочитать все молитвы, стоя на коленях, — рассказывала Банни, — просто за то, что та прятала горошек в стакане молока».

— Ты еще очень молода, — произносит бабушка, и я понятия не имею, какое это имеет отношение к происходящему. — Тебе выпала удача жить в семье, в которой тебя любят. Но тебе нужно перестать ждать от жизни худшего, иначе, уже поверь мне, оно непременно с тобой произойдет. Послушай старую мудрую женщину.

Я чувствую на щеке слезу и смахиваю ее. Но за ней появляется вторая, и скоро их становится так много, что я даже не пытаюсь сдерживаться. Не помню, когда я в последний раз плакала. Теперь я боюсь, как бы не утонуть прямо здесь, на кухне у Лоуренсов. Бабушка протягивает мне коробку бумажных платков.

— Верь мне, — говорит она, поглаживая меня по руке. — Верь мне.

Бабушка дает мне наплакаться вволю. Я слышу, как она ходит по кухне, достает из буфета тарелки и звенит столовыми приборами. Вскоре она приносит мне кусок пирога и еще один стакан водянистого сока, а я с трудом высмаркиваюсь и бурчу еле слышное спасибо.