Бонни-Сью Хичкок - Запахи чужих домов

— Я работаю в городе на заводе, — говорит мужчина. — Получаю хорошую стабильную зарплату, через пару лет меня, возможно, повысят до бригадира.

Он говорит очень просто, но в его голосе слышится доброта. Кажется, он не любит или не умеет говорить о себе.

В разговор вмешивает его жена:

— Недавно он стал работником года; он трудолюбивый, очень ответственный. Он далеко пойдет.

Настоятельница замечает, что пара волнуется, а она, кажется, не из тех людей, которые заставляют других страдать.

— Надеюсь, я не задела вас своими вопросами, — говорит она. — Дело в том, что для нас очень важно, чтобы этот ребенок обрел хороший дом. Его мать не чужой нам человек, она член нашей семьи.

Ее последние слова меня поражают. Она член нашей семьи?

— Врачи сказали, что мы никогда не сможем иметь детей, — говорит женщина. — А мы хотим детей. Мы сделаем все возможное, чтобы у ребенка была хорошая жизнь.

— Если это будет мальчик, я могу научить его охотиться, — начинает было мужчина, но его жена не дает ему договорить:

— Девочке мы тоже будем очень рады. Если и она захочет охотиться…

Женщина осекается, и я представляю, как они с мужем переглядываются, размышляя, стоило ли заговаривать об охоте. Наверное, настоятельница не знает, что и думать, но меня эта ситуация заставляет улыбнуться.

— Мы правда очень хотим детей, — повторяет женщина, и в ее голосе слышны нотки отчаяния; она, словно подсудимый, произносит свое последнее слово в надежде достучаться до настоятельницы.

— Что ж, до родов еще остается несколько месяцев, поэтому мы с вами свяжемся и сообщим о своем решении. Я уверена, Господь знает, как будет лучше для всех, — произносит настоятельница.

Они жмут друг другу руки, и я слышу, как настоятельница читает молитву, в которой просит Господа проявить милосердие, а мужчину с женщиной — предать себя Божьей воле, а потом пара выходит из кабинета. Глядя на полотенца и на дождь, я задумываюсь, не стоит ли мне пойти закончить работу, пока кто-нибудь не увидел меня здесь, но теперь это кажется совсем не важным.

Иногда я забываю, что я беременна не навсегда. Странно будет не чувствовать, как малыш двигается, пинается и плавает внутри меня, — как бы я ни старалась, мне тяжело вспомнить, какой я была раньше. Когда это все закончится, мне придется привыкнуть к тому, что я ничего не буду знать о своем ребенке.

Мне совершенно ясно, зачем в монастырь приезжают все эти пары, но почему никто не сказал мне этого прямо? Это очень похоже на то, как бабушка сначала несколько месяцев делала вид, что я не существую, а потом посадила меня в автобус.

В кабинет вошла сестра Жозефина. Они с настоятельницей разговаривают так тихо, что мне приходится подобраться поближе к окну, чтобы их услышать.

— Не знаю, кажется, они еще слишком молоды, — говорит настоятельница.

— Но они женаты и уж точно старше, чем Руфь, — возражает сестра Жозефина.

— Я просто думаю… мужчина, кажется, большой любитель охоты. А что, если родится девочка?

— Не уверена, что это признак плохого родителя, — отвечает сестра Жозефина. — Все меняется, матушка; думаю, девочки тоже могут охотиться. Не сочтите за грубость, но вас от этих людей отделяет несколько поколений.

Настоятельница тихонько смеется.

— Знаете, сестра Жозефина, наверное, это решение должна принимать не я. Разве у меня есть опыт, кроме Маргарет и вот теперь Руфи? Женщина хотела, чтобы я отдала Руфи цветы, но ты заметила, что она поставила их в бутылку из-под виски? Боже, если их поколению это кажется пристойным, тогда мои взгляды безнадежно устарели.

При этих словах я вскакиваю, ну или, по крайней мере, пытаюсь. Цепляясь за стену, я с трудом встаю на ноги. Затем так быстро, насколько мне позволяет тело, я бегу к парковке и оказываюсь там в тот момент, когда машина цвета лайма начинает давать задний ход.

— Стойте!

Мужчина резко нажимает на тормоз и в зеркало заднего вида смотрит на меня: я стою позади машины. Я промокла насквозь, мой круглый живот облеплен платьем, с моих волос стекает вода, и, должно быть, вид у меня ужасный.

Но мужчина открывает дверь и обходит машину.

— Все в порядке? — спрашивает он меня самым добрым голосом в мире. Этот мужчина, хоть у него серо-голубые глаза и рыжая борода, напоминает мне Джорджа из магазина Goodwill. Теперь из машины выходит и женщина; она все еще держит в руках стеклянную бутылку с колокольчиками. Я смотрю на бутылку из-под виски, и мне как будто снова пять лет; меня обволакивает запах родительского дома, словно кто-то обернул мои вымокшие до нитки плечи одеялом. Волосы женщины так похожи на мамины волосы: они становились почти такого же яркого цвета, когда папа запускал в них свои окровавленные пальцы и родители начинали танцевать по кухне.