Бонни-Сью Хичкок - Запахи чужих домов

В тот год был небывалый урожай, и это был идеальный предосенний день: повсюду пахло спелостью, будто все растения должны были вот-вот завянуть и торопились показать себя во всей красе до наступления зимы. Вот он, клич осени: «Поскорее наполняйте ведра; торопитесь, кипрей почти отошел. Как только он завянет, тут уже и снег на носу, и тогда придется ждать следующего года. Скорей, скорей, скорей».

Если времена года смешиваются между собой, словно акварельные краски, это значит, что ягод и рыбы не хватит на зиму, что мало наколото дров для растопки, что мяса в морозилке недостаточно. Однажды зима настала так быстро, что листья берез даже не успели пожелтеть и опасть; так и замерзли зелеными на ветках. Они несколько месяцев висели на напоминавших тонкие костлявые руки ветвях, и от их ослепительно неправильного цвета становилось не по себе. Каждый раз времена года соревнуются — кто быстрее, и в тот год осень проиграла.

И тут меня осеняет: Дамплинг, лежащая в больничной койке, очень похожа на осень. Вставай, Дамплинг, вставай, очнись, уже почти зима, скорей, скорей, скорей — шепчу я ей про себя, молясь, чтобы она каким-то образом меня услышала.

На кухню входит отец Дамплинг; кажется, он еще больше постарел с тех пор, как утром вместе с женой ушел в больницу к дочери. Я понимаю, что ее состояние остается тяжелым, иначе он бы так не выглядел. Я наливаю ему чашку кофе, и он вымученно улыбается мне.

— Пирог вкусно пахнет, — говорит он. — Это для бабушки Лилии?

— Почему я должна нести ее бабушке пирог? — я пытаюсь скрыть злые нотки в голосе. Он снова улыбается, будто мой вопрос его совсем не удивил.

— Она пожилой человек, — просто отвечает он.

— Да, но… — Отцу Дамплинг не нужно кричать на меня или бросаться вещами, как это делал мой отец, чтобы дать мне понять, что я зашла слишком далеко. От одного его взгляда мне хочется залезть под стол.

— У нас была небольшая группа людей, которые очень много трудились, чтобы защитить права жителей Аляски, — говорит он, и я не могу понять, как это связано с пирогом. — Мы не хотели, чтобы Аляска становилась штатом; мы хотели сохранить за собой свободы, которыми всегда пользовались. Право рыбачить и охотиться на нашей земле; право защищать нашу культуру. Самые элементарные права человека, понимаешь? И боролись за них не только автохтоны, много аляскинцев из неавтохтонных семей стояли с нами в одном ряду: мы все боялись того, что нам принесет статус штата.

Мне становится неловко, когда я вспоминаю о своем отце, который напивался в баре, пока все остальные усердно работали.

— Я должен был лететь в том самолете, — говорит отец Дамплинг. — В самолете, который разбился в Канаде и в котором погибло пятеро моих хороших друзей, включая отца Руфи и Лилии.

Я перевожу взгляд на свои фиолетовые пальцы, запятнанные ягодным соком.

— Их мама уже никогда не придет в себя, после того как потеряла мужа, и их бабушка одна пытается растить двух девочек. Разве так сложно отнести ей пирог, Дора?

— Вы знали про записку? — спрашиваю я, стараясь унять дрожь в голосе, чтобы не разочаровать отца Дамплинг.

— Это я сказал Дамплинг, где найти маму Руфи. Я навещаю ее время от времени: есть надежда, что к ней вернется память, если она будет видеть знакомое лицо.

Он выглядит опустошенным.

— Это моя вина, Дора. Я не должен был отпускать туда ни одну из вас. То, что произошло с Дамплинг, — полностью моя вина.

Он тяжело опускается на стул. Взрослые никогда так не разговаривают с нами, и я не знаю, что сказать в ответ, но мне не верится, что это его вина. К счастью, тут раздается звяканье таймера, и я принимаюсь хлопотать, вынимая пирог из духовки.

Я стучу в дверь Лоуренсов, с трудом удерживая горячий сочный пирог рукой в варежке-прихватке. Я отчаянно надеюсь, что мне откроет Лилия, но тогда я стала бы счастливым человеком, а это мне совсем не свойственно.

Я никогда не видела их бабушку вблизи, так что, когда открывается дверь, я внутренне готовлюсь к тому, что увижу глубоко запавшие глаза и, возможно, стертые до основания зубы, но, к моему удивлению, передо мной оказывается самая обычная пожилая женщина в полинявшем халате в цветочек. У нее тонкие седые волосы, и кажется, что ей на голову уселся грязный зайчонок. Я бы не смогла швырнуть пирог в лицо такому человеку.

— Здравствуй, Дора, — говорит она. — Что же ты не проходишь?

На кухне пусто, там пахнет мастикой для пола и средством Comet, но нет и намека на то, что здесь живет мой ровесник или кто-то младше меня. Я слишком привыкла к дому Дамплинг, где кутерьма: повсюду разложены дубленые шкуры животных, из которых потом сошьют шапки и варежки, а на полу виднеются грязные следы, ведь у тебя нет времени снимать обувь, если тебе нужно просто забрать забытую книгу или по пути к двери захватить еще кусочек вяленой оленины. Дома у Дамплинг пахнет как в месте, где люди любят друг друга, а у Лоуренсов тебя с порога обдает запахом осуждения. Я стаскиваю ботинки, прежде чем ступить на потертый, но все же сияющий линолеум.