Анна Вашкевич - Настало время офигительных историй

Однажды гуляю я по коридорам, стенды школьные изучаю (они у нас предметные, каждый учитель свой оформлял) и натыкаюсь на творчество нашего англичанина. Батюшки-светы! Все статьи о смертных казнях в разных странах: какие бывают, за что полагаются… И ладно бы ещё на английском языке – по-русски, гад, шпарит. В другой раз англичанин приготовил и вывесил очень интересный материал об азиатских тюрьмах. Что им двигало при выборе темы?

Англичанин здоровается в коридоре с Абдулой: «Салам алейкум!» Просит ромалэ обучить его цыганскому языку. Рассказывает вскользь, что защитил недавно кандидатскую. Что характерно, по философии. Но и это не удивило меня больше, чем то, что я узнала, разыскивая в соцсетях фото скрытного англичанина для коллажа.

Он был попом. Натуральным таким, в рясе. Служил год назад, так сказать, в армии Божьей. Успел заявление в полицию накатать на местного журналиста за оскорбление чувство верующих в блоге. А потом вдруг проснулся одним прекрасным днём, оставил рясу в шкафу и пошёл устраиваться в тюрьму учителем. Чтобы составлять стенды о смертных казнях и учить цыганский язык. Пауло Коэльо нервно курит от такого.

Узнавая чужие истории, в очередной раз думаешь, что жизнь переплюнет по диковинности самого заядлого фантаста. А работая бок о бок с такими гражданами, так и хочется себя спросить: а ты-то нормальная? Или такая же чудачка в глазах окружающих?

Поживём – увидим.

Раз в месяц у нас было СВО.

Совет Воспитателей Отряда предполагал, что соберутся в кабинете каждого отряда строгие дяденьки и тётеньки и будут решать судьбы тутошних обывателей. Кто молодец, кто не очень, кому поощрение, кому взыскание. Учителей тоже обязали ходить на СВО. Формально – чтобы отчитывались о проделанной учебной и воспитательной работе. А на самом деле – для массовки.

СВО никто не любил. Поэтому сами сотрудники колонии всячески пытались сачкануть, но вот незадача: постановили осмотр отрядов и само заседание снимать на камеру. А значит, нужна массовка. Люди, которые будут ходить перед объективом с умным видом и делать хорошую картинку. Неожиданно сотрудники вспомнили, что если надо про «умный вид», то это к учителям. В общем, раз в месяц СВО и никаких гвоздей, так исторически сложилось.

Сначала мы все собирались в здании клуба при колонии. Учителя по одну сторону зрительного зала, сотрудники – по другую. «По правилам» во время переклички люди в погонах отвечали «Я», а учителя говорили «здесь», и почему так сложилось, стало для меня одной из самых интригующих загадок, ответа на которую не найдено мною до сих пор. Замполит обязательно нуднейшим и монотоннейшим голосом должен был прочитать что-то типа лекции, ну а потом уже провести перекличку. Фамилии во время переклички безбожно коверкались, обязательно кто-нибудь из учителей с ходу не слышал, в какой он идёт отряд, потом мы все стояли на улице и «цеплялись» к начальству, чтобы поскорее обойти вверенные нам вотчины и уйти домой уже наконец.

СВО всегда проходило по одному и тому же сценарию с небольшими погрешностями. Мы заваливались в отряд, где чаще всего никого не было (все обедали) и медленно дрейфовали по комнатам, стараясь оценить их санитарное состояние. Сотрудники придирчиво осматривали, хорошо ли разглажены простыни на койках, мы же хотели поскорее исчезнуть, провалиться под землю. Мне почему-то всегда было как-то гадко и стыдно рассматривать то, что меня не касается – чужие кровати.

Отряд обычно трёхэтажный. На первом – раздевалка, каптёрка, туалеты там, умывальники. Кухня обычная, кухня для «опущенных» (она часто была отдельной комнатёнкой).

Приходим как-то на кухню, дверь открываем, а на кухне – кот. Большой такой, лохматый. Развалился на подоконнике, подставляя зажиточное пузо тёплому весеннему солнышку.

– Пойдемте, это местный, – сказал начальник отряда, пряча взгляд.

Ещё один раз обходили спальню – длинную комнату, в которой кроватей тридцать, не меньше. На одной из них лежат листки. Начальник отряда начинает ругаться, и тут я понимаю, что это олимпиадные задания по русскому, которые я дала порешать своему ученику. Сидел, значит, добросовестно занимался.

После осмотра отряда мы, как правило, поднимались на второй этаж в кабинет начальства. Там размещались на колченогих стульях, офицер проверял камеру и «для кадра» бубнил обязательный протокол собрания. Кто-то делал это быстро и непринуждённо. Но не все. Был, к примеру, серьёзный мужик с не менее серьёзным званием, некий Рашид Байранович. С русским языком он время от времени был на «Вы», но дисциплину, так сказать, блюл. Настолько сильно блюл, настолько дотошно всё бубнил, что на его советах я дважды засыпала. Не шучу. Один раз меня засекли. Я проснулась оттого, что стало тихо. Открываю глаза – все, кто на собрании, сидят молча и смотрят на меня. И Бабабаныч, Байранович то бишь, смотрит. Мне было бы очень стыдно, если бы не хотелось продолжить свой сладкий сон.