Вернер Линдеманн - Майк Олдфилд в кресле-качалке. Записки отца [litres]

После закупки ресторан самообслуживания. Тимм намерен повернуть обратно: «Здесь грязно!»

«Я голоден, здесь будет быстрее».

Мы садимся за стол со скатертью в пятнах. На бетонном полу грязная ковровая дорожка. Подоконники заставлены убогой зеленью.

Прейскурант говорит сам за себя:

Жаркое из свинины, квашеная капуста, картофель 2,50 М

Гороховая похлебка с мясом 2,50 М

Шницель, квашеная капуста, картофель 2,80 М

Но почему повсюду эта грязь? Еда – часть культуры человека. Прием пищи все же должен быть небольшим праздником. Тимм показывает на большие фотографии членов правительства. «И они должны замечать эту грязь каждый день».

Девятая симфония Бетховена по телевидению. Г. улыбается мне. Мы вспоминаем наши годы в Лейпциге, где почти в каждый канун Нового года ходили в Гевандхаус [26] Гевандхаус (Gewandhaus) – городской концертный зал. .

Звездное небо. Тимм запускает ракеты. Радостные возгласы моих детей. Улыбка моей прекрасной жены. Колокольный звон. Новый год.

В кричащей тишине рассветает новогоднее утро. Земля будто обессилела и должна отдохнуть от хаоса новогодней ночи. Вероятно, человеку необходим рев и непрерывный грохот.

Покой и в доме. Пировавшие спят во хмелю. Я чувствую их. Я помню, как приятно, когда тяжесть в лобной пазухе будто рассасывается, язык снова обретает вкус.

Я протапливаю, потягиваю горячий чай, сажусь за пишущую машинку. Я, как суеверный, много лет твержу себе: если ты проработаешь первый день года, будешь творить весь год. Наверное, мне придется всю жизнь наверстывать то, в чем мне было отказано в первые девятнадцать лет: сказки, стихи, былины, романы, рассказы.

Как зачарованный я наслаждаюсь «Песней песни» Шолома – тоже рождественский подарок от Г. В послесловии книги цитируется Гердер [27] Иога́нн Го́тфрид Ге́рдер (Johann Gottfried Herder; 1744–1803) – немецкий историк культуры, философ, критик, поэт, драматург, теолог. : «…объяснить восточную любовь, значит сделать наготу еще более обнаженной». Как верно!

Занесенные снегом холмы. Над ними странствующие по небу облака. На меня набрасывается дерзкий ветер. Дергает мою распахнутую куртку. Растирает мои щеки докрасна. Взъерошивает волосы. Я глубоко втягиваю воздух, выхватываю у бродячего путника несколько сильных вдохов; крошечные капли из бесконечного пространства мира. Где они могли быть выдохнуты вчера?

Тимм следовал за мной через холмы. Теперь он стоит передо мной, вытаскивает из кармана по яблоку для каждого, кусает свое и говорит: «Ты сегодня такой грустный; мне это не нравится».

Шумя, мы всей семьей поднимаемся на лыжах на холм Куллерберг, так его много лет назад назвала моя дочь. Тимм ничком бросается на сани и, ликуя, спускается вниз, к болотным березам. Его мать, со вторыми санями, передразнивает его, только неуклюже, но от этого кричит еще громче, так, что стадо кабанов, испугавшись, вырывается из подлеска и, хрюкая, уносится в сторону Айкенкампа.

Я вмешиваюсь в происходящее. Между двумя съездами я думаю: почему бы нам чаще не играть в такого беззаботного ребенка?

Тимм выходит из деревенского кабака, пропах пивом. Его рубашка порвана. Он упал? Он подрался? Его избили? Почему? С кем?

Я испытываю отвращение, когда взрослые люди дерутся. Ни в молодости, ни в юности я никогда не понимал руку на других. Однажды какой-то пьяный хотел поколотить меня за то, что я посмотрел на его девушку. Хотя одного моего удара было бы достаточно, чтобы этого шатуна положить на лопатки, я как можно быстрее испарился. Моя потребность в гармонии сильнее, чем желание поссориться.

У Тимма, видимо, все по-другому. Информация: «Там были два таких типа, которые собрались подраться из-за одной подруги. Я вмешался и поймал одного…» В кабаке можно получить взбучку не только в нетрезвом виде.

Позже: «Жаль, что ты больше не пьешь. Я бы с удовольствием взял тебя с собой. Раньше ты был гораздо веселее».

Ежедневные газеты заполнены борьбой: боевые позиции. Борьба за план. Борьба со снегом. Борьба за запасы фуража. Борьба с опозданиями…

«Едешь в субботу к матери?»

«Она хочет приехать; мы собираемся отпраздновать твой день рождения».

«Я писал ей, что мы отпразднуем позже; на выходные я пригласил друзей».

«Ну что, здесь не найдется места для нас?»

«Их может быть тридцать, сорок».

Моя первая мысль: парень страдает манией величия. Уж день рождения – это не свадьба. Но на плеть, которая щелкает не переставая, лошади не обращают внимания; какое мне дело, сколько человек он приглашает на свой день рождения? Если он не хочет быть со своими родителями, пусть остается.