Вернер Линдеманн - Майк Олдфилд в кресле-качалке. Записки отца [litres]

Позже: Тимм достает с чердака ящик для фруктов, кладет в него два махровых полотенца. Вместо того чтобы разделить с мальчиком душевную радость, я «выковыриваю из своей черепушки» жалкие мыслишки: обязательно надо было брать хорошие полотенца для рук? Что мне делать с этой собакой? За ним надо ухаживать, его надо кормить, воспитывать. Что с ним будет, если я уеду?

Место собачьего обиталища – рядом с кухонной плитой. Имя маленькому парню придумала дочь – Фридварт.

Дебаты с Г.: «Зачем ты своими сомнениями испортил радость мальчику?»

«За собакой надо ухаживать, как за ребенком».

«Об этом поговорим позже, а сейчас – радуйся!»

«Что ты вмешиваешься? У меня нет времени заботиться о собаке; мне надо работать!»

Праздник любви, праздник мира – Рождество. Г. быстро решает до вручения подарков доехать на машине в Д., до церкви. Дети едут с ней. Я сижу на кухне, чищу картошку, готовлю карпа. У плиты, виляя хвостом, отдыхает мой подарок с прекрасными темными глазами. Я пытаюсь смириться с тем, что я «хозяин». Я нарезаю колбасу салями, отправляю толстый ломтик вниз, первая кормежка моего скулящего домочадца. Он не жрет. И спокойно наслаждается рождественской ораторией: «Ликуйте, возрадуйтесь! Восхвалите сей день…» [24] Рождественская оратория Баха. . Какое же чувство мира, какой жизнеутверждающий текст и музыка.

Первая дискуссия с Фридвартом: он нализал дырку в моем тапке.

Комментарий моей супруги после посещения церкви: «Чертовски холодно в доме Божьем. Но немного сентиментальности должно быть. Там были все деревенские. Большинство из них обычно в церковь тоже не ходит. О чем мог подумать пастор, когда увидел всех нас?» И после восхищенно: «Неужели наконец-то появилась еда?» А Тимм добавляет: «А выпивка?»

Голубой карп – величайшее наслаждение!

«О, радость…» [25] Иоганн Даниэль Фальк , 1816; мелодия: музыка древнего церковного гимна на латинском языке с сицилийской мелодией. Гимн был молитвой к Деве Марии. Война в Афганистане, Южной Африке, Ираке, Никарагуа…

Много свертков. Горы подарков. Мой самый прекрасный подарок: графика; женское тело сочной спелости яблока. Изысканный вкус моей жены.

Первый праздничный день. Самое большое удовольствие моей семьи – долго спать. Но это ломает мой распорядок дня. Завтрак будет в девять, обед состоится после двух. На рассвете я иду в Айкенкамп. Я не знаю, как описать эту утреннюю тишину. Нужно ли мне вообще ее описывать?

Дни между Рождеством и Новым годом движутся неудержимо и, как мне кажется, быстрее, чем обычно.

Я сажусь за письменный стол как можно раньше, шлифую стихи, отвечаю на почту, пишу новогодние открытки.

Днем я читаю, сижу с Г. у печки; мы слушаем музыку, болтаем, наслаждаемся часами, которые проводим вместе. В промежутках между прогулками шпигуем окорок косули, я готовлю для моих дам пунш из красного вина, который делает их головы горячими, а языки свободными. Разгребаем с Тиммом снег лопатами, в сопровождении собаки бродим по холмам, таскаем из леса дрова, поднимаем живую изгородь бузины… Дни без суеты, без цейтнота.

О. из соседней деревни. Напившись, ковыляет из оврага, поет, бормочет. О. живет под девизом: «Зачем мне в карманах деньги? Мне милее прополоскать горло». Следом за ним на санях сын, храпит; он уже не может идти пешком, настолько пьян. «Вот так у нас, стариков», – лепечет О. и показывает на парня.

Комментарий Тимма: «С ума сойти, как налакались».

«Ты считаешь, что это хорошо?»

«Не совсем».

Эта сцена вызывает смех – я нахожу, что человек под алкоголем теряет человеческий облик. Как хорошо, что много лет назад я нашел в себе силы и бросил пить водку.

Жестко решил, в одночасье, без оговорок. Любой другой способ – самообман. Я отказываюсь даже от вишни в коньяке. Зачастую коллеги спрашивают меня: «Возвратился к выпивке?» В основном это люди, которым не хватает упорства. Для некоторых я чудо, для других асоциальное явление. «Даже в канун Нового года ни глотка?»

«Он напрочь лишен чувства юмора».

«Наверняка его обуздала старуха».

«Все же без этого совершенно нет жизни; по крайней мере, хотя бы в обществе мог бы принять».

Вопрос воли и желания.

Мы с Тиммом делаем покупки в Ш. Он укладывает в корзину все, что видит.

«Приятель, кто будет за все это платить?»

«Ну ты; ведь ты обычно заявляешь, что у тебя полно денег».

Я на самом деле с великодушием говорил о наших деньгах, свободно с ними обращался. Безусловно, это следствие продолжительного вынужденного ограничения в моем детстве; отец зарабатывал двадцать марок в неделю; мы, дети, получали шестьдесят пфеннигов за день прополки свеклы. К тому же мальчик иногда видел гонорары; немалые суммы; вознаграждение за многолетний труд. Откуда ему знать, сколько времени писательского труда на это ушло?