Юлиан Кавалец - Танцующий ястреб

Когда он кончил, я спросил его: «А человек? Как идет на смерть человек, ты знаешь?»

Он задумался и сказал: «Нет, не знаю. — Но потом прибавил: — Если спасения нет, должен идти, как овца».

Теперь я знаю, что то были не пустые слова, минута молчания между словами «нет, не знаю» и «должен идти, как овца», быть может, пригодилась ему спустя сорок лет, когда он снимал грязную, пропотевшую рубаху жизни и надевал чистую рубаху смерти; когда, зная, что спасенья нет, он умер спокойно, серьезно и с достоинством — как овца.

Но в тот день, когда я, обойдя березовую рощу после убийства человека, вернулся домой, отец, отвечая на мой вопрос: «Как идет на смерть человек?» — еще только дал себе слово умереть имению так.

Мать тоже искала ответа, но не нашла и, как часто бывает в таких случаях, лишь повторила вопрос. И сестра повторила мой вопрос, не сумев на него ответить.

«Как идет на смерть человек, — снова заговорил я, — тридцатипятилетний человек, у которого есть жена и дети, мать и отец? Как идет он на смерть, если вокруг благоухает березовая роща?»

Отец сидел у стола, но есть перестал, мать застыла посреди кухни с горшком картошки в одной руке и ложкой в другой, сестра остановилась у дверей. Они во все глаза глядели на меня; еще бы, им никогда в жизни не доводилось слышать подобных вопросов, а я продолжал:

«Он идет медленно и, хотя отлично знает, какой дорогой идти — ведь его путь предопределен, — делает вид, будто ищет ее. Все время делает вид, будто ищет чего-то. И — ни слова не говорит, будто уверен, что слова не помогут, что человечий язык бессилен и уж лучше жалобный писк, чиликанье, по сути дела — подражанье птицам.

Сперва он взывает к тебе на птичьем языке, поет тебе. Но ты не видишь его лица, ведь он — впереди, а ты — сзади. Ты видишь лишь его спину и затылок; и там, где голова соединяется с шеей, — короткие светлые волосы, верно, недавно был у парикмахера.

Он пищит и чиликает, то есть подражает птицам минут десять, а может, и больше. Потом стихает. В молчанье ищет чего-то, а затем, по-прежнему не доверяя человечьему языку, начинает подражать зверенышам: верещит, визжит, мяукает, чуя близость леса.

Еще через несколько минут он, как крупный зверь, рычит, вопит, воет, сознавая, что лес совсем рядом.

А перед тобой мельтешат его затылок и коротко подстриженные светлые волосы. И, как прикованный, глядишь ты на эти аккуратно подстриженные волосы.

Под конец он переходит на язык не существующих в природе существ, на странный язык, который можно порой услышать на границе жизни и смерти».

Нет, если мой дом будет стоять тут, я никогда не обрету тишины. Ежедневно перед восходом солнца у перекрученной березы я буду убивать человека. 9125 выстрелов прогрохочут на границе ночи и дня, 9125 коротких невыносимых отзвуков долетят с границы жизни и смерти. Дом на рассвете будет содрогаться от выстрелов и невыносимых звуков, которые, возникнув в тот краткий миг, когда человек сражен, но еще жив, напряжены настолько, что, кажется, преодолев границу жизни и смерти, затихают по ту сторону бытия.

Как же я мог искать место для дома именно тут, на пригорке, между березовой рощей и большой рекой?

Стоя на пригорке близ сплошной стены берез, я понял, что стою тут в последний раз. Я не вернусь сюда, не смогу вернуться, тут не будет в моем доме тишины. Заставив себя распрямиться, так что кости затрещали, я оглянулся и увидел землю, поросшую жухлой, мертвой травой и белыми деревьями.

Я знал, что никогда больше не увижу эту землю и потому, словно назло самому себе, впитывал ее, пожирал глазами.

В тот же день автобус увозил меня обратно в большой город.

Позади — родная деревня, впереди — большой город. А я посредине, на дороге, и очень жаль, что поездку нельзя растянуть на двадцать пять лет, то есть ровно на столько, сколько, по-моему, мне осталось жить.

В деревне — беспощадные старики, беспощадные собаки, беспощадные кошки, беспощадное шоссе, беспощадная сестра, беспощадная береза, беспощадная память.

В городе — беспощадная улица, беспощадные машины, беспощадные директора, беспощадные продавцы, беспощадный день, беспощадная ночь.

Вернуться в родную деревню я не могу, там подстерегают меня среди садов и полей всевидящие старцы; подстерегает родная сестра в зоне новых красных домов, выставляя напоказ свою худобу; подстерегают мотоциклы и автомобили, несущиеся по шоссе — по этой третьей зоне деревни; подстерегает каждая мелочь в каждой из трех зон деревни.