Фридрих Горенштейн - Бердичев [сборник]

— Товарищ майор, вы меня не поняли… Я ведь не отрицаю величие страданий России… Люблю Отчизну… А клизму? Это, кажется, у Маяковского.

— Иронизируешь?!

Р-р-раз! — пролетело мимо. Сердце тревожно стучит, вот-вот кулаком в зубы попадет. Опять боль, опять бессонные ночи…

— Товарищ майор, у меня мама член партии с двадцать восьмого года.

— Видишь… А ты в Израиль бежишь…

Р-р-раз! — просыпаюсь. Стучит сердце, но вокруг тишина, покой. Три часа ночи, а зубы не болят. «Хорошо», — думаю я и, сладко дотягиваясь, опять засыпаю. Майор тут как тут.

— Товарищ майор, я хотел бы сказать…

— Молчать!

— Товарищ майор, я хотел бы спросить…

— Молчать!

— Товарищ…

— Молчать!

— …Пу… П-у-у-у-у-у… П-с-с-с…

— Молчать!

— Так тоже нельзя?

Со смехом просыпаюсь. Наверно, разговаривал, смеялся и совершал прочие действия во сне. За окном еще рассвет, а я выспался хорошо впервые за долгое время. Молодец, Савелий Михайлович, зубной врач-брюнет… Тем более заплатил я ему не слишком много. Вернее, заплатил прилично, но думал, что придется еще больше. И дядя Иона молодец — порекомендовал. Надо позвонить, поблагодарить, но, наверно, его телефон уже прослушивают. Лучше зайти как-нибудь вечерком. Не может же быть за его домом слежки. За каждым следить, топтунов не хватит.

В институте сразу попадаю «с корабля на бал». Собрание с участием представителей антисионистского комитета. В президиуме Корней Тарасович Торба, секретарь партбюро института техник-чертежник Лепчук и трое неизвестных. По крайней мере, двое из них семиты — мужчина и женщина. Я запаздываю, прихожу во время выступления женщины, сажусь в последний ряд. Замечаю Рафу в первом ряду, как полагается подсудимому. Саша Бирнбаум сидит в стороне, где-то посередине. Распался наш фруктовый садик… Женщина-антисионистка чем-то похожа на мою бабушку Этл. Отчасти и на маму, но больше на бабушку Этл, особенно когда бабушка нервничала, ругалась с соседями или с торговками на рынке. Седые волосы заплетены в полурастрепанные косы, глаза вспухшие, красные, губы с синевой. Но бабушка Этл была простая белошвейка, а эта женщина израильская коммунистка, которая по неясным причинам сейчас живет в Москве.

— Там в Израиле, — нервничает она, — простой народ живет в шалашах, а буржуазия живет так же, как жила в России буржуазия до революции…

У антисионистки характерный жест, она грозит пальцем этой «буржуазии», не перед лицом, а возле уха. Очень похоже на мою маму. Бедная моя мамочка, сколько ей пришлось из-за меня поволноваться. В шестнадцать лет меня за какую-то шалость задержали в городском парке.

— Как твоя фамилия, га? — спросил меня дядя Петя-бармалей, большой, пузатый, сердитый городской милиционер.

— Пу И, — ответил я.

— Га?

— Пу И… Я китайский еврей.

Так и записали, а потом был скандал. Меня опять, во второй раз, исключили из комсомола. Каково было моей бедной маме, ведь она член совета ветеранов, член комиссии горкома по работе с подрастающим поколением. Но как она разозлилась тогда, разнервничалась, грозила мне пальцем у уха своего, а в конце нервы у нее не выдержали, она разрыдалась и пришлось вызывать «скорую помощь».

Мне кажется, женщина-антисионистка уже близка к подобному состоянию.

— Там в Израиле, — нервно, со слезами в голосе кричит она, — там есть газета… Там газета… — Пауза. — …во — «Маарив»… Так она в каждом номере пишет, буквально в каждом номере пишет, что в Советском Союзе существует антисемитизм… В стране победившего социализма.

— Успокойтесь, Рахиль Давыдовна, — негромко говорит ей третий неизвестный с зачесанными назад конопляными волосами и с широким коротким носом…

— Нет, вы послушайте — «Маарив»….

После нервной, почти доведшей себя до истерики женщины-антисионистки выступал антисионист-мужчина. Тоже седой, но волосы благородно отброшены назад, в то время как лицо вытянуто вперед: нос, губы, подбородок — все вперед. Говорил он спокойней, уверенней, но скучней, с цитатами: Маркс сказал… Ленин сказал… Шолом-Алейхем сказал… Потом начал рассказывать, как в детстве пришлось ему пережить петлюровские погромы. Совсем все заскучали, даже в президиуме Корней Тарасович Торба то ли зевнул, то ли рыгнул, деликатно прикрыв рот ладонью. Но тут, воспользовавшись скукой, Рафа Киршенбаум начал подавать реплики в порядке дискуссии. Рафа, скажу я вам, ядовитый, оскорбить умеет. Как его ни осаживали, а он по-волейбольному все подает и подает реплики резаной подачей. В конце концов, довел мужчину-антисиониста до состояния женщины-антисионистки.