Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

София Валериевна, удивив своего секретаря, девушку циничную и даже грубую в своих чувствах и отношении к любым гражданам, не имеющим профессионального отношения к закону и правосудию, попросив предоставить ей сегодня же целиком все уголовное дело Буслаева и подобрать, какую-нибудь литературу по «реактивному психозу», а немного подумав, добавила:

— Вот что…, найди-ка мне какого-нибудь светилу по это тематике, так сказать, не заинтересованного, что бы смог мне подробно обрисовать, с чем я имею дело…

— Хорошо, София Валериевна, сделаю… Вас, как связать: через рабочий или по мобильному сразу?

— Спроси куда перезвонить…

— Как скажите… — В задумчивости покинула федеральная судья зал заседаний, направившись в столовую. Почему то ее, все больше и больше цепляла именно эта трагедия, в воображении представился ее муж, бьющий ее без всякой на то причины, обида охватила от воспоминания последнего раза, когда получила удар в живот, сразу после того, как посмела сказать о своей любви к нему вместо того, что бы ответить на какой-то вопрос. Он представился ей с оружием, приставляющий длинный ствол к ее голове, с совершенно безумными, отсутствующими глазами — совсем не он, кто-то другой! Потом время перескочило намного вперед, и она увидела его, будто сверху, сидящего в клетке в «ее» же зале заседаний, который она только покинула, в клетке, с наручниками на запястьях, совершенно измученного, постаревшего на десяток лет, изнуренного, с почти мертвым взглядом.

При этом она отчетливо прочувствовала, что именно он переживает в это время, уловила раскаяние, отчаяние, иии… непомерную к ней любовь, которую он так и не сумел раскрыть перед ней, считая это недопустимой слабостью, что и порождало в нем невероятный по силе диссонанс в их семейных отношениях, и их внутренних мирах, разорванных, а ни как должно быть слившихся.

Осознав все это доподлинно, скорее не самим мимолетным видением, а силою чувства и еще чего-то, что иногда теплило ее надежду…

Очнувшись с подносом в руках в столовой, София обнаружила, что другой судья, с которым они приятельствовали несколько нет, что-то ей рассказывает, она попыталась понять, но снова ушла внутрь себя, вернувшись к «жизни», минут через пять в полной уверенности, что именно этот процесс, что-то может изменить и в ее личной жизни.

— Нужно поговорить с Буслаевым и обязательно с этим академиком, который им занимался…

— Что ты говришь? Софи, ты как будто не слышала меня…, я говорю, что никто не поможет разобраться в столь хитросплетенном деле…, а ты мне «академик»!

— А? Да!.. Ой! Извини, мне показалось…

— Да ладно… А у тебя что? Опять «стрелок»? На «пыжик» его отправишь? Ну это и понятно…, куда ж еще!..

— Не знаю…, есть нюансы…, ты знаешь, я думаю, что нужно изучить это вопрос…

— Ты что? Чего изучать то, и так все понятно…

— Понятно, что ужас это повторяется все чаще… — Положив ложку, оперев ее о край тарелки, женщина подняв голову, вызвала встречный взгляд, уставившийся в волевой и колючий ее, заставив тем самым остановиться приятеля в своих рассуждениях с застрявшим поперек горла куском недоразжеванного хлеба:

— Что?!

— А ты знаешь, что такая трагедия часто случается с мужчинами, весьма успешными, твоего возраста, не имеющими не одной причины совершить, что-то подобное, совершенно не криминальными личностями, в большинстве своем, конечно…

— Иии?…

— Если ты будешь сидеть вместо Буслаева, как бы ты хотел, что бы я вела процесс?… — Собеседник побелел…, с трудом заставил себя проглотить хлебный мякиш, откашлялся, и сжав кулаки со скулами, выпалил:

— Ты что…, беременна что ли… или… совсем сдурела!

— Извини…, ой…, что-то я…, и все таки, если гипотетически…

— Да даже гипотетически!

— Ну пожалуйста, прости…, иии…, ну давай, будь мужиком, ты же федеральный судья, неужели такая мелочь может тебя из колеи выбить?

— Блин! Что вы бабы жрете то?!

— Да, тоже самое, чем и вас кормим…

— Оно и видно!

— Ну соберись, это ради дела нужно…

— Нууу…, честно, огорошила ты меня…, а если серьезно, то я тоже задумывался об этом. Только между нами… Я думаю, что нужно в этом отношении законодательство поменять.

— Ого! Круто…, хотя, наверное…, так, но это же значит…

— Ничего это не значит, но вот у меня был один такой, знаешь, что сказал в последнем слове?

— Что?

— Попросил расстрелять…, замечу, что не потому, что я ПЖ влупидорил, а потому, что не мог с этим жить — он, правда, жену, тещу и тестя на тот свет отправил, детей не успел… хорошие, кстати, отношения у него были со всеми убитыми… Вот как это понять?!