Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

— Дайте мне эту надежду! Дайте! И я ваш… Но пока одни слова, голословные и без обещаний… Мне не важно, как вы ко мне относитесь, мне всегда было это не важно. Я всегда не замечал вас, букашек ничтожных, думаете сейчас вы в моих глазах выросли?

— Хм… Хочешь, что бы я тебе показала, кто ты есть на самом деле?

— Ты?… Да что ты можешь показать?… — Марина встала, засучила рукава халата, напрягла предплечье, судя по узловатым мышцам, обладающими совсем не женской силой, резко развернулась к стоящему крепкому двухметровому санитару, вынула резиновую дубинку из-за пояса, торчавшую у него, и с улыбкой произнесла:

— Открывай, дружище…

— Марина Никитична, да он же…

— Спакуха, мы на равных с ним поговорим… — Здоровяк, пожав плечами, выполнил указание. Клетка была достаточно большой, вся мебель состояла из маленького металлического столика и такого же табурета, вцементрованных в пол, поэтому со входом женщины, единственным предметом, которым можно было нападать или защищаться, помимо рук и ног, была дубинка. Слегка размахивая ей, Шерстобитова подошла вплотную, к картинно развалившемуся эксдепутату и не снимая с уст улыбки, поинтересовалась:

— Знаете, уважаемый, я год назад была совсем хлюпиком, но это не ущемляло моей уверенности в себе, а вот вы потеряв свои возможности, кажется, осознали теперь свое бессилие — что ты можешь без своего положения, охранников, неприкосновенности, кто ты теперь?!.. — Концовка фразы была подчеркнута брошенной на стол дубинкой, что заставило почувствовать себя действительно ничтожеством мужчину.

Такого перенести он уже не мог, выпрямился и уперевшись в основание табурета пятками попытался вскочить и вскочил бы, если бы не упиревшаяся в его грудь колено. Потеряв равновесие, он, падая назад, инстинктивно развел руки, правая провалилась в пустоту, левая же ударившись, оперлась о столик, точно попав ладонью на конец резинового изделия. Вот это и стало отправной точкой принятия решения, подтолкнувшего его к неверному действию, чего и добивалась психиатр, для которой было важно, для пльзы дела, показать свое превосходство по всем направлениям.

Со свистом дубинка направилась в сторону головы, между прочим, майора, ожидавшего нечто подобного, а потому присевшего, пропуская над своей головой угрожающий предмет и саму руку, проваливающуюся со следующим за ней корпусом. Снизу видно было хорошо открывшееся правое подреберье, куда и ударила резко и сильно снизу вверх пусть небольшим, но обозленным кулачком левой руки Марина, следом, раскручиваясь привставая нанеся ногой удар в пах правой ногой:

— Ну вот так примерно муж научил… — Кирилл крякнул, сначала от удара в бок в область печени, но из-за разности в весе и не очень сильном воздействии, лишь немного прогнулся, удар же ногой, пришелся ровно в нужное место. Боль прошила все тело и заставила упасть на колени, вскинутая от боли рука, подбросила резиновое изделие, которое, изловчившись поймала врач и со всей силой опустила его несколько раз на шею и, затем, спину, что совершенно распластало Буслаева, вызвав из его легких визг.

Ошарашенный санитар было поспешивший на помощь женщине и уже проклинающий себя за глупо предоставленную возможность больному, остановился в нерешительности, пропуская поправлявшую прическу забияку:

— Палочку подними…

— Ага… Ааа…

— Посади его, и наручниками пристегни — временная мера воздействия…, я сейчас…, носик попудрю…

— Носик? Охренть!.. — Кирилл Самуилович одним движением был водружен на место, где получил от щедрот еще и подзатыльник от санитара с ласковыми словами:

— Я ласкаться, как она не буду, сразу в голову дам, понял… — Пристегнутый, вытирая слезы, катящиеся градом, кивнул:

— Но за что?

— Придурок, я не знаю, кем ты там был, но знаю, кто ты сейчас…, и я тебя уверяю — такие предложения мало кому делаются. На моем веку, а это не умерших десять лет, ты первый. Не думай, а делай все, что тебе предлагают. Бычить потом будешь, яволь?

— Да понял, понял…

Через пять минут вернулась Шерстобитова:

— Для начала запомни, кто ты есть. Ты мне напоминаешь чопик в заднице динозавра: и вылезти не можешь — говно засосало, и продвинуться внутрь никак не получается — оно же не пускает…, и вот висишь в неудобной позе, пытаясь объяснить другим выгодность такого положения, с помощью вычурной фразеологии, а на деле боишься себе признаться, что начинает нравится — и тепло, и поесть что-то на халяву можно…