Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

— Кирилл…, я не знаю…, ты меня испугал…, Господи! Как больно то! Зачем ты так… Неужели тебя это возбуждает? Как же ты меня напугал…, я и правда теперь тебя боюсь… Будто и не ты совсем… Я даже не знаю, мне кажется, я теперь и секса то боюсь, я даже взгляда твоего, направленного на меня…, ну чуть ниже глаз, боюсь — до мурашек боюсь!

— Нинульчик, дорогой мой! Я не знаю, может быть это таблетки проклятые…

— Какие?…

— Дааа, не знаю!.. — На самом деле он еще не придумал «какие», сам же никак не мог отделаться от мысли, что сходит с ума, хотел бежать, в чем есть, к врачу, но быстро успокоился, ведь ничего, решительно ничего он не мог рассказать никому — какой уж тут врач?!

— Нинульчик…, я так себя загнал с этим…, я мужчиной себя не могу чувствовать, вот иии…

— Пообещай мне больше ничего…, никаких таблеток…, да Бог с ним, с сексом! Мне нужен ты, детки, стань таким же, как ты был…, сегодняшнего я тебя боюсь… Ну вот ты уже прежний, ни уходи, таким и оставайся!.. — Одновременно ее терзало море сомнений и подозрений, мощными волнами они сбивали в пропасть любое обоснование его состояния и поведения, ничего не могло обеспечить ей спокойствие, искоренить опасения, поверить в то, что возможно прежнее счастье. Ничего, кроме него прежнего!

В нем, в муже поселилась необъяснимая опасность, но в нем же она надеялась получить и опровержение ее:

— Скажи, что все это больше не повторится! Я прошу, я умоляю тебя…, я очень люблю тебя!

— Я сегодня же…, я с самого утра…, обещаю тебе…, сразу к врачу…

— Я не хочу…, милый, я не хочу врача, я хочу, как…, просто останься и все… — Он прижал ее с силой к себе, слился с ее мукой, и как-то неожиданно начал забирать из нее страх и испуг. Чем сильнее он ее прижимал, тем спокойнее ей становилось. Что-то шепча прежним голосом, он целовал ее, как будто делал это впервые, чем успокоил сейчас совершенно.

Оба тела, постепенно расслаблялись, отдавая другу тепло, сердца делились надеждой, души кропотливо собирали растерянное спокойствие, помогая другу. Он слизывал слезу за слезой поочередно с каждого ее глаза, она просто вытирала огромные капли с его виновато смотревших на нее. Это было так трогательно, что он забыл беспокойство, рожденное неведомым до селе соблазном, а она перестала замечать боль в груди. Сон накрыл мягким покрывалом супругов одновременно, оставив их на всю ночь в объятиях друг друга, чего не было уже добрых десять — двенадцать лет.

Лишь с утра, за час до обычного подъема, Кирилл, аккуратно освободил свои руки от тела, крепко спящей супруги, сел на краю кровати, будто задумался. Со стороны казалось, что он раздумывает вставать или еще немного понежиться, наконец, он медленно, но решительно поднялся, подошел к креслу, взял брюки, одел на голое тело затем потянулся было за рубашкой, но что-то вспомнив, посмотрел на часы, и положив ее наместо, отправился в гардеробную, даже не посмотрев на плавно меняющую позу жену, благодаря чему оголилась ровно половина ее тела, очень выгодно и заманчиво теперь смотрящаяся в свете восходящего солнца.

Послышалось глухое бряцание железа, одинокий стук дерева о каменную поверхность, затем равномерное щелканье, будто где-то вдалеке, кто-то, считая мелочь, равномерно бросая монеты в кучу им подобных, что закончилось легким скрежетом и щелчком, что-то лязгнуло более напряженно, и закончилось легким ударом металла о металл.

Нина проснулась, и не ощутив рядом мужа, повернулась в сторону двери, скинув с себя совсем одеяло, и тихо позвала очень нежным и возбуждающим голосом. В ответ послышались шаги, она, улыбнувшись, закрыла глаза и представила, как он снова обнимет ее и прижмет: «Господи, как же хорошо с ним…, мне больше ничего не нужно…, пусть импотент…». Не прекращая улыбаться, она легонько зевнула и, уже закрывая рот, почувствовала, что-то холодное, резко входящее в еще не прикрытый рот. Начав в удивлении открывать быстро глаза, Буслаева заметила силуэт мужа…

Первый выстрел из автомата оказался одиночным, как и все остальные, пуля прошла не по смертельной траектории, поскольку мозг находился выше рта. Женщина ничего не почувствовала, кроме обжигающего толчка в шею… Последовал второй, пославший пулю тем же направлением, именно здесь жертва осознала, что муж держит оружие и стреляет в нее, но сил и пошевелиться не было, а кричать уже было нечем.

Совершенно спокойно глядя на муки близкого человека, смотря на нее отстраненно, он оттолкнул ее стволом, снова запихнул его в окровавленный рот, выбив выпирающей мушкой несколько зубов, и потом, резко рванув на себя, вытащил вместе мясом от разорванной щеки, тем же приспособлением, навел прицельную планку на лоб и спокойно надавил на спусковой крючок.