Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

Кирилл Самуилович, видя навернувшиеся слезы на глазах жены, не смог сдержаться сам и отвернувшись, стиснув зубы, пылал от негодования, пологая, что это обида заставила плакать супругу. Не поняв же правильно его состояния, женщина немного раздосадовалась сама, но переборов себя, прижалась разгоряченным телом, обхватив его голову своими руками начала целовать макушку.

— Ну что…, ну что я могу сделать?!

— Я тебя не виню, любимый…

— Конечно…, я же вижу обиду…, и даже слезы!

— Что ты!.. Что ты милый — это я от умиления… — это так трогательно…

— Что! Что трогательно? Что у твоего мужа не стоит!!!

— Ну что делать… Да нет…, я просто увидела, как ты меня любишь… — это трогательно… — Он явно не хотел смиряться со своим положением, судорожно искал выход, думая каким образом он мог бы возбудиться прямо сейчас, но все было тщетно. Главное же, муж не верил настоящей причине появления слез у возлюбленной — мужское упрямство, основанное на главенстве, которое сейчас терялось, с его точки зрения: проклятый недуг лишал его самоуверенности, осознания себя, хотя бы в своей семье, вожаком! Физическая сила, превосходство, которые он сейчас чувствовал, была не тем аргументом, нужно было большее, здесь, сейчас, теперь!

— Кирюшенька, дорогой мой, да Бог с ним, я согласна и совсем без этого, лишь бы с тобой! Ну ты же меня так любишь, ты такой внимательный, ну вспомни, ты же даже специально перед работой заезжал, что бы купить мне маленькие тортики…, и каким при этом ты был зверем!.. — Внезапно его ударило будто током. «Тортики» очень живо освежили в его памяти качающуюся голову красивой официантки между его ног в тот день, когда он впервые изменил жене. Горячим потоком к гениталиям хлынул приток крови, смешалось и произошедшее в тот день, и в последние минуты жизни этой несчастной — второе возбудило до крайности, пробудив в нем зверя.

— Тортики!!!.. — Крикнул ошалевший Буслаев:

— Будут тебе сейчас тортики!.. — Он сорвал одеяло, оттолкнул ее от себя, Нина потеряв равновесие, попыталась опереться рукой о матрац, неожиданно закончившийся, тело ее скользнуло вниз оставив на кровати только раскинувшиеся в стороны ноги. Она вскрикнула негромко от неожиданности, совсем не понимая, как на это реагировать, попыталась привстать, но была придавлена всей массой налетевшего на ее супруга с пылающими глазами: «Наверное, играет, пытаясь так возбудиться» — пришла ей в голову совсем не подходящая для момента мысль. Поддавшись, она прикинулась испуганной, будто желающей вывернуться из под нападавшего, и почувствовала уже нешутейное воздействие: сначала, пощечина, затем толчок в грудь, после чего он уперся в груди, обхватив их полностью, будто задумался, мотнул головой и, овладев ей жестко, и неожиданно, начал вталкивать в нее все свое тело, по-другому ей определить происходившее было не возможно.

Сначала, это возбуждало, но через минуту стало больно, тем более муж с такой силой сжал груди, что терпения больше не было и она, вскрикнув, завыла. Почти разу, почувствовав толчки семени внутри себя, женщина осознала окончание насилия, что подтвердило и упавшее на нее сверху в бессилии тело мужа. Боль в каждой груди была нестерпимой, обида выжигала изнутри, но произносимые сквозь частое тяжелое дыхание извинения Кирилла, возымели свое воздействия и она успокоилась.

Кирилл же Самуилович, не совсем понимая, что именно произошло, извинялся вовсе не перед супругой, вместо которой видел официантку, именно в том виде, в котором она предстала перед ним в последние мгновения из встречи в подвале. Лишь вспомнив ее такой, он испытал не просто возбуждение, но жар похоти непреодолимой, он даже не понял, что набросился на жену, и прощение просил не за сжатые до боли и синяков груди, а за слабость, которая позволила уступить там на острове «Петровичу». Сейчас эта уже замученная и убитая шлюха занимала все место, вытеснив жену, детей, даже работу.

Сидя на животе Нины, он непрестанно извинялся. В потихонечку приходящее в себя сознание пробились черты лица жены, испуганно смотревшей на его воспаленный, хаотично бегающий взгляд. Обнаружив истерзанную жену с прокусанной до крови губой, почему-то лежавшей на полу в неудобной позе, а себя самого водруженного сверху, Буслаев совсем остолбинел, но быстро собравшись с мыслями, вскочил, испуганно заметался по спальне, потом, все таки, подбежал, окончательно придя в себя, к лежавшей, боявшейся даже пошелохнуться матери его детей, пал на колени, схватил руку и целуя ее, извинялся вновь, теперь уже адресуя свои извинения ей, проклиная про себя ту, которую считал пропавшей навсегда в глуши «Озерного края»…