Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

Только… вот что…, вы, я вижу оба скептики — веруете только там, где вам удобно… Вот прошу вас, хотя бы этого не потеряйте!

— Ну что вы все об этом?! Ну где во всем происшедшем с вами Господь?!

— В произволении! Конечно, в произволении… * (Предвидение и предопределение Божие) … Ладно давайте не будем терять времени, оно у меня, как и всех очень ограничено… Итак, то что вам нужно… Знаете, очень сложно осознать, что с тобой происходит, когда изменение случается быстро и кардинально. Я и не смог до конца тогда, после трагедии, прийти в себя, я существовал, где угодно, но обязательно вне себя, ведь если это сделал я, как уверяли, то это не я! Я такого сделать не мог, а если смог, то…, мне страшно было «открыть дверь» и заглянуть в свое сознание, хотя и я и неоднократно старался, и все таки, пересилив ворвавшись занялся этим основательно. Во мне боролось многое, причем с обоих сторон внутренних моих собственных, дорого и злого начала, и с друг другом, и со всем окружающим миром, который я перестал видеть прежним. В происходящем тогда утонула и моя вина, сам же я начал чувствовать себя наиболее пострадавшим — само несчастье грызло только меня, моя супруга и дети уже отмучились, как бы это не звучало странным, но я очень хотел занять их место! Но я остался в мухах! Причем причина их появления постепенно отступала на задних план, оставляя только обиду за свое положение, страх от понимания ожидаемых перспектив, осознания невозврата к прежнему, добивало падение с невероятных вершин власти в самую пучину отстоя и обыденности отчаяния — тут быстро становишься мерзок сам себе, еще не успев отвыкнуть от прежнего комфорта и вседозволенности, находишь друзей в тех, кто тебе соболезнуют даже в помойке. В течении всех этих, самых страшных в моей жизни, месяцев, предшествовавших моей слепоте, я то и дело просматривал в воображении, памяти, да пожалуй, чуть ли не наяву, одни и те же кадры: прошлого, самого несчастья, предполагаемого будущего, они порождали противоречивое. Предыдущие обиды и отчаяние, сменяли ненависть к себе, усиленную угрызениями совести, потом все стиралось, будто тряпкой на школьной доске, на которой появлялись обвинения всех кого угодно, в том, что моего состояния не поняли, хотя и понять не могли, не остановили, хотя это невозможно, престали сейчас интересоваться и даже не пытаются сочувствовать, совсем не желая понять или изучить. Я ведь долго, уже после всего случившегося, был уверен, в том, что я не преступник, не верил, что болен или был подвержен этому «реактивному психозу», я даже не могу сравнить ни с чем, потому что не помню что испытывал тогда. Как можно о себе, что-то думать или как-то себя аттестовать когда в твоей памяти нет ни мотивов, ни того, что уже к действию подтолкнуло, ни самого действия — не зная этого, ты не можешь к себе никак относиться! Тому, чего не знаешь, и сопротивляться не возможно, тем более винить себя… Тогдашнее мое мнение: в том, в чем винили меня, были повинны все, кроме меня.

Затем я начинал жалеть детей, Нину, растерзанную жизнь их, свою, нашу, вспоминал маленькие обиды, нанесенные им, но долго в таком состоянии находиться снова не мог, и вновь обвинял, переносил, переадресовывал вины свои на других, круг замыкался, происходила вспышка — такие были каждый день, я не мог их переносить, молил убить меня, крича об этом вслух, про себя, всех, кто мог слышать, даже если они не могли и хотели быть свидетелями этих слов, потом я впадал в отрешенность и отчаянное равнодушие, прячась в себе с обидой на весь мир, пытаясь убежать от мыслей о произошедшей трагедии, от кадров памяти редких негативов, когда-то возникавших в нашей совместной с Ниной жизни, даже они стали тяжелы для меня, я не знал куда их перенаправить, чем заменить, как начать думать о другом, но ни разу даже не подумал о своем внутреннем мире, при том, что внешний стал ненавидим совершенно. Я хотел ослепнуть, оглохнуть, что бы не видеть и не слышать ни себя, и ничего из нутрии своего недоступного мира, и никого больше из внешнего! И вот я заснул, проснувшись слепцом! Но если бы это было единственным, случившимся со мной, я бы стал еще более несчастным, хотя казалось бы, еще больше не может быть!

Но я видел их: Нину, детей, они говорили со мной, мы вместе молились, они привели меня к покаянию, и я познал, сначала, Бога, потом спокойствие, поверил, потому, что не мог не поверить, а узрев Истину, не смог остаться прежним! Но прежде были бесконечные, я хочу заострить на этом внимание — БЕСКОНЕЧНЫЕ страдания моей души. Я не испытывал болей или мук физических, больно не было, как нет в Вечности и времени и геометрических измерений, но душа страдала от мучимых ее страстей без-ко-неч-но! Это не передать…, это не описать, но поверьте, нет на земле ничего, что могло бы сравниться по жуткости страданий хотя бы одной маленькой толикой… Представльте себе, что вы забыли, как дышать, страх от сознания того, что вы умираете, да еще от асфикции — это лишь легкая интрижка по сравнению с испытанным мною в течении бесконечности!