Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

«Почему я не могу справиться с собой?! Было сложно противостоять искушениям извне, но Господь упростил мне задачу, направив мое зрение внутрь меня, благодаря чему, прозревая свое сознание насквозь, я обрел возможность видеть глубже него в бесконечности подсознания и дальше скрытых источников мыслей… я, я, я — все „Я“ — вот то, что мне мешает! За собой я не вижу Его! Даже внутри себя, я умудрился пойти не тем путем, забыв, что мир во зле лежит, а потому и мой внутренний мир не может существовать в отрыве от земного, где властвует князь мира сего дьявол!!!» — он поражался, как просто увлекался осуждением своей, убитой им же, жены, обвинения сыпались одно за другим, на деле не имея под собой и малого основания. Уже позже, он видел, что обвинял ее в том, чем в большей степени надо было винить самого себя.

С каждым днем, Буслаев все больше прикладывал сил к борьбе со своими прежними анти духовными навыками, привитыми ему с подачи зла, он уже не допускал появляющимся помыслам, возрастать в мысли, оживая в реальные эмоции и переживания. Звучащий голос совести, усиленный голосом Ангела и той ипостасью его души, что прошла мытарства и была «крещена» в огне страданий бесконечных, гремели теперь набатом, что заставляло сразу прорывающиеся обвинения и осуждения направлять против себя, неожиданно для своей гордыни, точно уверенной всегда в своей идеальности.

Вот тут Кирилл Самуилович снова и снова обнаруживал в себе все больше пороков большее, которые и подвергал законной каре.

Не чудо ли, что присутствуя на своем суде, он устроил судилище над собой?! А осудив себя и делая это постоянно, более гневно и верно, чем, кто бы то ни было, мог ли он думать о чужих обвинениях, бесспорно им заслуженных, по его теперешнему мнению?! Мог ли суд человеческий интересовать его больше, чем свой собственный под страхом предстоящего после смерти, о чем он знал не понаслышке, но по личным страстям?

Лишь представляя себя стоящим на коленях на Страшном суде пред Ликом Господом вооружившимся помимо милосердия, в первую очередь справедливостью, он начинал трепетать очевидности своей полностью понимаемой участи, и теперь уже зная, что не Господь судить будет, а собственное состояние его души! Молитва начиналась сама по себе, суетный мир скрадывал сам себя в его сознании, оставляя молящегося наедине со своими обвинениями в сторону себя, раскаянием, молитвами о даровании возможности искупить хоть что-то.

«Гомер» часто чувствовал не только, почти физически, присутствие душ убиенных им, но больше их молитвы, ощущая их усиление во время своих о жене и детях. Так, сначала, появилась эта странная связь, в последствии укрепившаяся, не имеющая ни ненависти, ни обиды, ни страха, только любовь, которая смогла воплотиться в своей полноте, только через потерю, страдания, осознание нищеты своего духа, своих бессилия и грядущей ответственности перед Вечностью!

Наверное, читателю сложно представить, каким образом происходит перестроение отношения несчастного к самой трагедии, подобной вселенской, только в таком случае в объеме разума человека. Убеждать или сподвигать к чужому мнению, вряд ли будет разумно, но если исходить из необходимости самого человеческого индивида существовать далее с тем, что уже невозможно исправить, и понимания наличия в нашем мозге практически любого алгоритма примирения с почти любой проблемой, даже противоречащей естественному ходу вещей, то можно согласиться с тем, что рано или поздно такое перестроение произойдет.

Заметим здесь, что многое зависит от характеристик самого человека, его внутренних моральных устоев, уровня интеллекта, знаний, психической уравновешенности или наоборот, воли, сомобытности, процентной соответсвенности самой личности с картиной, которую сама личность о себе создала для других, многому другому, что и составляет описание индивидуальных особенностей. Иному и думать не нужно — ну случилось и случилось, забыл человек, ведь не он с жизнью распрощался, а вот жить дальше ему, причем не так как хочется, как решат в соотносясь с законом.

Другой места не находит, потеряв всё, и прежде всего, основу смысла жизни, вместе с волей и становым хребтом, иногда вылезая из своей омебности, молит только об одном — убейте меня. Третий, находя силы взять себя в руки, заставляет зачем-то себя жить дальше, даже не имея ни перспектив впереди, ни смысла своего рационального существования, крепится и каждодневно, доказывается сам себе, что каждый день такой жизни и есть искупление. Дальше этого дня смотреть или думать такой не станет, опасаясь потерять, хоть какое-то постоянство, постепенно обрубая свое сознание изнутри, оставляя нужное только для: поел, поспал, сходил в туалет, сдержался и заново все тоже самое. Жизнь его проистекает «на нерве», а весь мир постепенно станет вражеской средой, не желающей его понимать, хотя он и сам себя понять никогда и не пытался.