Генрих Шеф - Записки совсем молодого инженера [Повести и рассказы]

Он видит себя в неясном отблеске стекла. Бледная фигурка остановилась, а за нею синеют улицы и горят огни светофоров, меняя цвета. Другие огни пока редкие, потому что вечер только начался, пока еще бледные, и небо желтеет, прохожие быстро бегут, работа окончена, тени гаснут перед стеклом, и никто не останавливается, только он стоит, и, конечно, поэтому он чувствует робость. Можно стоять перед гастрономом, перед обувным магазином и у витрины универмага: там все стоят и смотрят. Но никто не будет стоять, как он сейчас — перед магазином «Цветы». И все теперь думают про него, что он хочет купить цветы. Кому? — конечно, девушке. Все сейчас видят его насквозь и залезли ему в душу, потому что так оно и есть: он хочет купить Зине цветы. И слава богу, он нарочно выбрал этот магазин, подальше от своего дома и в другом районе: тут его никто не знает, и знакомые его не увидят. Но все равно неприятно: все видят, что он идет покупать цветы, и все думают: «Такой маленький мальчик? Такой худенький? Бледный? Кому он может покупать цветы? Маме? Бабушке на день рожденья? Да он еще школьник! И откуда у него деньги? А впрочем, сейчас все молодые такие. Молодо-зелено, а уже гулять с девчонками. И этот тоже покупает цветы для девчонок, да еще стоит, не может войти, не может решиться…»

Если вглядеться в стекло, то на смутной тени, которая скользит вслед прохожим, можно увидеть глаза, и хотя он знает, что стоит к людям спиной и никто не увидит его лица, он думает, что эти глаза могут заглянуть ему в лицо, а бегущие губы смогут сказать: «Эх, ты… Хочешь купить цветы — и боишься… Смешной, глупый…» Тени торопятся, но он опускает глаза. Он знает, что никто не будет разглядывать его выражение в этом бледном стекле, но иногда он нарочно старается вглядеться внимательно, он следит и следит: вот повернулся мужчина, вот промелькнула женщина. Куда они смотрят? И что они видят? Что думают? Всякий раз он чуть-чуть неуверен. Ну да, все идут мимо. Все молчат, никто ничего, конечно, не скажет. И никто о нем не думает. У всех свои заботы. Но кажется, они все-таки смотрят. «Ну куда тебе за девчонками ухаживать? Тебе еще надо школу сначала кончить. Видишь, какой ты маленький. Да на тебя глядеть никто не будет». И кажется, все они могли бы сказать то самое, что отец вчера: «Подожди. Еще рано. Успеешь. Получишь аттестат зрелости, и начнется у тебя самостоятельная жизнь…»

Да, да — все так говорят (мама тоже), а аттестат зрелости — это просто бумажка; вот им дают табеля за каждый год: восьмой класс, девятый, и директор говорит каждый раз: «Вот, вы постарайтесь лучше учиться в новом году. Вы кончите успешно следующий год, и тогда вы станете более взрослыми, у вас начнется самостоятельная жизнь». Но все это слова. И когда он кончит школу, он просто переменит себе обстановку. Пойдет работать или, может быть, захочет дальше учиться. Он может подать документы в институт и будет сдавать экзамены. Тогда будет вокруг него другая обстановка. Но сам-то он останется прежним. Ведь все, чего он хотел прежде, будет с ним, какие бы ни давали ему бумаги с печатями и как бы ни менялась вокруг обстановка. Он будет играть в футбол, смотреть на велогонки, читать Жюль Верна, Дюма-отца и собирать свои радиоприемники. Только, может быть, после работы у него останется меньше времени. А еще он хочет теперь видеть Зину. Он все-таки войдет в этот магазин и купит ей цветы. А потом, может быть, он будет еще больше хотеть видеть ее, и он полюбит ее — она тоже полюбит его. Неизвестно, конечно, что будет дальше. Они еще оба такие молодые. Но сегодня он принесет ей цветы. Он принесет ей розы. Любовь — это счастье. Рука об руку они пойдут по жизни, и уже неважно тогда, будет он учиться в институте или работать: вечером он будет видеть ее. Они будут ходить с ней в кино, он поцелует ее и скажет: «Родная… Любимая…» Так будет всю жизнь, и еще потом у них будут дети…

Глаза его от таких мыслей смотрят слепо. Фокус куда-то сдвигается. Он уже чувствует, что не хочет уходить от этой витрины: он стоит и привык, — кажется, что робость куда-то ушла. Или притихла? Может быть, рядом? Огней уже больше. Тени прохожих теперь просто темные тени — без глаз и без рук, без слов и совсем без мыслей. Вот он стоит — и спокоен. Ему не страшно. Вечер все ближе. Никто не видит его. Никто не замечает — и не думает о нем. Вот он спокойно войдет в магазин, купит Зине алые розы. Он делает шаг… Но тотчас же руки и тело сковывает прежняя боязнь, и так хорошо, оказывается, было стоять, а он прежде не замечал и даже боялся. Вот войти в магазин гораздо труднее, но шаг уже сделан. Слепо взмахнув рукой, он спотыкается на двух коротких ступеньках, он отворил тяжелую дверь и сразу видит стеклянный проход, а там тесно, туда же вошла толстая дама в черном: