Генрих Шеф - Записки совсем молодого инженера [Повести и рассказы]

Он написал последние слова и покраснел. Он немного остановился и понял, что увлекся, а потом подумал, что он не пошлет письмо, и можно писать все, что угодно. Но течение мыслей его уже сбилось. Он посидел немного задумавшись. Потом еще приписал: «А вообще-то я не знаю, кого спросить, почему у нас все получается именно так. Кто виноват, что я такой несчастливый? Или, может быть, я совсем и не виноват? Мама меня не понимает, а с отцом говорить мне не хочется, потому что он только читает свои книги… — Он еще подумал, — …и велит, чтобы я делал свои уроки. Но уроки так и так приходится делать. А ведь должно быть во всем главное звено, ухватившись за которое, можно вытянуть всю цепь. Тогда мы с Зиной полюбим друг друга и будем счастливы. Это будет как кольцо-невидимка, которое я мечтал иметь в детстве: кольцо, которое выполняет любое желание своего хозяина — человека. Помогите мне, Борис Поляков, если можете. Сергей, мой друг, тоже ничего сам не знает. С уважением.

Ваш — В. В.»

И он расписался. Потом еще раз! Несколько раз он расписался, разглядывая красивые завитушки своей подписи. Потом он перечитал последние предложения, и ему понравилось, как хорошо у него все написано. Он опять полюбовался своей подписью, поставив ее в разных местах, и снова прочел конец письма. Ему понравилось еще больше, и он подумал, что, может быть, все-таки можно послать такое письмо: Москва Б-9, Средний Гвоздиковый переулок, 14, тем более что он писателя лично не знает. Но глаза у него уже слипались. Он отяжелел и сидел, подперев голову. Не хотелось слезать со стула. Мама проснулась и сказала, чтобы они шли спать. Он спрятал письмо под учебники и пошел раздеваться. Завтра воскресенье, и можно спать долго. Отец погасил свет.

В темноте он снимал рубашку и штаны, а сам все думал, как он только что написал про самые больные свои вопросы, и мысли бежали по-прежнему горячо и часто. Он повторял в уме по многу раз самые изысканные свои фразы, которые ему больше всего понравились. «Но ведь не может мужчина все время удачно острить?» Или: «Кто виноват, что я такой несчастливый? Может быть, я в этом совсем и не виноват?» Это были удачные и сильные выражения. Может быть, ему самому был не до конца ясен их смысл. Но он писал с наслаждением и сейчас не мог их забыть и вспоминал тоже с наслаждением. Так приятно было говорить что-то значительное, энергичное, и в то же время немного жаловаться на свою жизнь. Сразу чувствуешь себя человеком! Это ведь очень серьезно. У него даже слезы иногда стояли в глазах, и он чуть-чуть задыхался, и все это было не какое-нибудь школьное сочинение на тему: «Почему русские победили половцев в народном сказании «Слово о полку Игореве». Отец спросил: «Что ты пишешь?» — и он сказал: «Сочинение», — но первый раз в жизни он писал действительно от себя, и только из головы: он писал то, что думал, а главное — это было для него интересно и важно. Он даже забыл, кажется, написать про сегодняшнюю историю с билетом, потому что видел сейчас, что он просто не знал, что бы можно было написать по этому поводу. Он потерял билет! Ну, было сначала два билета, а потом один. Один куда-то завалился. А она на него накричала и ушла. Потом ему было стыдно. Но это просто глупый случай, что кассирша дала ему два билета врозь и он один положил себе в паспорт. А вот почему она такая? Почему она на него накричала? И у нее был такой визгливый голос. Почему она вообще себе все позволяет? Хорошо, что он много написал про нее сегодня. Завтра он все прочитает и будет думать еще, а потом еще чего-нибудь напишет…

Ему хочется взглянуть еще раз, как у него там все написано. В одних трусах, он шлепает босиком по полу и зажигает настольную лампу. Он опять перечитывает свои строки, не может оторваться, вздыхает, потом гасит свет и прыгает в кровать. Мысли бегут по-прежнему. Он задевает в темноте случайно гитару, которая висит на шкафу рядом с кроватью и на которой никто не играет. Струны долго гудят, а он думает. Он опять доволен этой своей мыслью: вот какой он умный, вот как, оказывается, он вообще может думать! Он думает, что вот по струнам ударили и они долго гудят, а он разволновался — и долго не может успокоиться, ему даже не спится, он лежит и глядит в темноту, а это все — нервы, и нервы — как струны. Ему по нервам ударили, а они гудят, как гитара, и он не может уснуть.

Ночью Вовке снится сон. Ему снится много снов! Они, как ленты, тянутся то с одной, то с другой стороны — мягкие ленты, покрытые узорами. Он не спит вроде бы, а все время думает: сны то про одно, то про другое. Но он все сны забывает, только чувствует странно, что устает голова, а один сон нельзя забыть. Ему кажется, что он живет и это все на самом деле. Когда он проснется, он увидит вокруг голые стены и серые сумерки, он проведет рукой по пустым, холодным обоям и чуть не заплачет, потому что все это было неправда и только сон, но ведь это было, и странная тоска сожмется в душе, немного радостная и тихая…