Генрих Шеф - Записки совсем молодого инженера [Повести и рассказы]

Это плохо.

Я плохой человек.

Я трус?

По воскресеньям с утра папа берет свой большой фотоаппарат, и мы ходим сниматься. Солнце как бы покрыло ивы в нашем саду светлым пухом. Ивы видны против света. Листья сверкают на солнце так ярко, что нельзя различить, какие они зеленые. Мама стоит у решетки. Я взял ее под руку. Потом отец говорит: «Два шага вперед», чтобы тень не падала нам на лица. Потом предупреждает: «Внимание, снимаю»… Он накрыл себе голову черной косынкой. Аппарат замер перед ним на треноге. Как у гармошки, растянуты черные ребра. Нащупав пальцем кнопку, отец нажимает на спуск, а я моргаю в этот момент.

Поздно вечером дома он проявляет. Красная лампа тлеет в углу. «Опять ты получился слепым…» Готовые карточки сушатся утром на газетном листе. Я разглядываю, как я получился. Видно папу и маму, но больше всего я гляжу на себя: это так приятно, на самого себя, кажется, мне никогда не наглядеться. Вот толстые щеки, маленькие глаза, ровная-ровная челка…

Я помню, однажды мы так фотографируемся в саду, и к нам подходит моя учительница.

— Здравствуйте, Нина Андреевна.

— Здравствуй, Миша.

— Здравствуйте, — говорит она моей маме.

— Здравствуйте.

Они знают друг друга, потому что мама ходит иногда на родительские собрания.

— Почему ваш сын перестал завтракать в школе?

— Как перестал? — удивляется мама.

— Все дети идут в столовую на большой перемене, а он остается один. Он не ходит есть. Это же нехорошо. Ведь им надо питаться.

— Я даю ему деньги.

Ну надо же нам было так встретить ее!

— Ты завтракаешь? — спрашивает мама.

Я молчу.

— Миша!

— Нет.

— Почему?

Я молчу.

— Куда ты деваешь деньги?

Я уже не знаю сам, куда их деваю. Денег мне почему-то никогда не хватает.

— Вот видишь, что получается, потому что ты не следишь за ребенком… — говорит она папе.

— Что такое? — с аппаратом подходит отец. — Здравствуйте.

— Он не завтракает в школе.

— Ну, я пойду, — говорит Нина Андреевна. — До свиданья.

— До свиданья.

— Разберитесь здесь сами.

— Так он, наверное, копит, — говорит отец. — Ты их копишь?

Я не знаю, что сказать.

— Коплю, — говорю.

— Зачем? — удивляется мама.

— Ну конечно. Он копит.

— Зачем?

— Папе на подарок, — говорит отец.

— Да, на подарок.

— Ко дню рожденья…

— Да, папе ко дню рожденья.

Я облегченно вздыхаю, потому что — вот все-таки я выдумал что-то, хотя и отец мне помог. Я думаю все совершенно серьезно, отец улыбается, мать стоит и смотрит на нас сердитыми глазами, а потом я вспоминаю, что у отца день рожденья был месяц назад…

Отец уезжает. Мы больше не ходим сниматься. Потом он опять приезжает, но мы все равно не снимаемся, да и осень настала: треногу, сложив, он поставил в углу.

Он уезжает и приезжает все последнее время. Я не вижу его. Но я зато вижу маму, каждый день. Это очень естественно, мне настолько хватает видеть только ее, ее лишь одну, что я все время доволен, я даже не замечаю, что вижу ее — и не вижу его. Я не замечаю, что вижу его все реже. Отец приходит и снова уходит, но вокруг — ничего не меняется, потому что мама при этом всегда остается, мама со мною всегда, и мне хорошо даже тогда, когда уезжает отец: все хорошо, все как надо, я доволен, я счастлив! И я не замечаю сейчас, что маме, может быть, не так хорошо.

Потом раз папа приходит пьяный.

Я в этот день потерял в школе галоши. Я повесил их в мешке на дверную ручку, когда одевался, а потом забыл и ушел, и вспомнил лишь дома. Я быстро побежал назад, но галоши уже не висели на ручке, а раздевалка была закрыта. Я заплакал, побежал снова домой, и вдоволь там один наревелся. Мама пришла, а я весь в слезах. Ну как же, такие хорошие были галоши, черные, мне их купили месяц назад, и кто мог их взять? Раз я их повесил на дверь, пусть бы они там и висели! Так нет!.. А потом сразу после мамы приходит отец. Мать смотрит странными глазами.

А я ничего не замечаю. Я реву. И отец какой-то необычно ласковый, он медленно подходит ко мне. Почему мальчик плачет? А мне стыдно. Я уже давно так не плакал. И жалко галош. Зачем кто-то их взял?

— Вот, возьми себе слоника…

Я беру желтого марципанового слоника, а отец маме тоже что-то дает, но она не берет, он ее спрашивает, а она молчит или отвечает сердито, тогда он садится на стул и, опустив голову на руки, думает… Вот тогда я догадываюсь, что он, кажется, пьян, но мне, я помню, это не страшно и все равно.

В другой раз он приходит голодный.

— Обед не готов?