Марина Крамер - Удержи меня [СИ litres с оптимизированной обложкой]

– Родится – там будет видно.

Машкины суеверия переходили все границы, но я молчал, не желая расстраивать ее разговорами. Удивительно, но первого ребенка я не ждал с таким трепетом, как этого. Видимо, был молодой и не понимал. Сейчас все обстояло совершенно иначе – я переживал за каждый Машкин шаг, за то, что она ест, как спит, не устает ли. Все дома я старался сделать сам, только чтобы она не волновалась и не нервничала. Надо отдать должное и Юльке – после нашего разговора она переменилась. Конечно, задушевными друзьями мы не стали, но и отчуждение исчезло.

А уж когда родилась Маруська…

Юлька узнала об этом первая – Машка лежала на сохранении, мы только-только вернулись из роддома, я пошел готовить ужин, и тут раздался телефонный звонок. Юлька взяла трубку, и через минуту квартира огласилась счастливым воплем:

– Девочка! У нас девочка!

Я выхватил у нее из руки трубку, услышал голос знакомой врачихи, которая еще мою маму знала:

– Ну, поздравляю, Даниилка – дочка у тебя.

– Как Маша?

– Да в порядке Маша твоя. Роды, правда, стремительные, но все вроде хорошо, девочка здоровенькая.

У меня перехватило дыхание, я опустился на диван в зале и никак не мог прийти в себя. Юлька с любопытством наблюдала за мной, а потом вдруг села рядом и взяла за руку:

– Дядя Даниил, у вас такое лицо… Вы не рады?

– Чему? – не понял я.

– Что девочка…

– Юлька, ты с ума сошла! – засмеялся я, потрепав ее за косу. – Это же так хорошо – девочка!

– Обычно мужчины мальчика хотят, – авторитетно заявила Юлька, насмешив меня еще сильнее.

– Много ты про мужчин знаешь!

– Вот и знаю! – уперлась она.

– Ну, ладно-ладно, знаешь! – не рискнул я продолжать эту тему, чтобы не поссориться. – Давай придумаем, как сестру назовем.

Юлька задумалась, а потом решительно заявила:

– Вот как мама скажет, так и назовем.

Я ухмыльнулся, потому что знал, что эту почетную обязанность Машка возложит на меня, мы так договорились. Она категорически отказалась регистрировать брак со мной, мотивируя это тем, что не хочет, чтобы Юлька носила не такую фамилию, как она. Я не стал настаивать – в конце концов, разве это важно? Но зато настоял на другом – что ребенок будет носить мою фамилию. И что имя я тоже выберу сам. Машка согласилась.

Как ни странно, Артем, бывший Машкин муж, оказался вполне адекватным человеком. Он единственный, кто не устраивал демонстраций и отнесся к происходящему спокойно и даже с пониманием.

Едва Машка вышла из онкоцентра, как во весь рост встал вопрос жилья.

Их с Артемом квартира меня не устраивала – я не жиголо, чтобы явиться на жилплощадь женщины. И тогда Артем, который тоже скитался все это время по друзьям, предложил выход – он выкупит у Машки свою половину, и, добавив денег, мы с ней вполне сможем купить что-то другое. Деньги у меня были – я собирался в свое время разъехаться с отцом, откладывал понемногу, да и отец, понятное дело, тоже помог. И результатом этих совместных усилий явилась трехкомнатная квартира в новом доме прямо напротив ДК, где тренировалась Юлька. Это обстоятельство особенно радовало Машку – теперь не надо волноваться за эти поездки. Правда, в школу стало ездить дальше, но и это Артем взял на себя – забирал Юльку утром, а из школы она ехала сама, или я заезжал за ней, если оказывался в том районе. Правда, мое появление не вызывало у Юльки особой радости, но, чтобы не расстраивать мать, она молчала.

С отцом они общались регулярно, но и в их отношениях мне чудилась какая-то натянутость. Вроде бы Юлька была рада его звонкам, его визитам, тому, что он забирал ее к себе, водил в кино, привозил подарки. Но радость эта была какая-то неправильная, словно девочка позволяла отцу делать все это и выражала эмоции через силу. Артем оплачивал ее тренировки, покупал туфли и ездил вместе с Машкой заказывать новое платье. К нам домой он не заходил, если приезжал за Юлькой, то звонил и ждал ее в машине. Машка не настаивала, но по телефону всегда общалась с ним ровно.

Она стала гораздо спокойнее, начала набирать вес, правда, ненадолго, как только появился токсикоз, так все и прекратилось. Но зато Машка совершенно перестала думать о своей болезни, и даже когда я заговаривал на эту тему, только отмахивалась:

– Ой, прекрати! Живая – и ладно!

И только однажды, вернувшись с очередного обследования у Лаврушина, она вдруг расплакалась:

– Данька, я вот все думаю… а вдруг что-то пойдет не так? Ну, вдруг с ребенком что-то… ведь я столько времени на «химии»?