Марина Крамер - Удержи меня [СИ litres с оптимизированной обложкой]

Утром я не могла встать с постели, меня тошнило, и напуганная моим видом соседка не поленилась, сбегала в ординаторскую и пригласила дежурного врача. Явившаяся докторша осмотрела меня, распорядилась измерить температуру и давление и отбыла восвояси, вызвав вспышку гнева у Амалии Михайловны – так звали мою соседку по палате. Выглядевшая значительно моложе своих шестидесяти двух лет Амалия, одетая в элегантную шелковую пижаму цвета кофе со сливками, металась по палате и возмущенно восклицала:

– Да что же это за отношение такое?! Как можно – человеку плохо, это даже я, человек, далекий от медицины, и то вижу! А она – температуру! Маша, нужно жаловаться заведующему!

– Не буду я жаловаться, Амалия Михайловна, – вяло отмахнулась я, сглатывая слюну и пытаясь лечь так, чтобы голова не кружилась.

– Нет, это невыносимо! У тебя муж – врач, что он, не в состоянии что-то с этим сделать? – продолжала ломать копья Амалия, нервно щелкая пальцами, даже в больнице украшенными золотыми перстнями.

Упоминание о муже-враче меня немного развеселило – интересно, как бы отреагировала моя экзальтированная соседка, узнай она о том, что это не муж, а любовник, от которого я беременна?

Легок на помине, Городницкий приехал сразу после завтрака, с букетом цветов, чем вызвал у меня подобие улыбки – с этим веником вид у него был глуповатый. Данька сел на стул, дотянулся губами до моей щеки, не обращая внимания на Амалию, и принялся разыгрывать заботливого супруга:

– Как ты спала? Что-то лицо совсем бледное…

– Никак не спала, – я пожала плечами и поежилась, и Даниил моментально потянулся к висящей на спинке кровати кофте:

– Морозит? – он набросил кофту мне на плечи, поправил сползшее с колен одеяло. – Машуля, ты ела хоть что-то?

В его голосе было столько заботы, что у меня вдруг горло перехватило, стало трудно дышать, и я, неожиданно для себя, прижалась к Даниилу и заплакала. Он растерялся:

– Машенька, ну, что ты, родная моя? Не плачь. Болит что-то?

– Нет, – всхлипнула я. – Зачем ты приехал, ведь тебе на работу?

– Я сегодня в ночь, – пробормотал он, поглаживая меня по спине. – Как же я мог не приехать к тебе, Машка, о чем ты говоришь? – его рука украдкой переместилась мне на живот и замерла там, словно прислушиваясь. – Господи, ты такая худая стала, живот к позвоночнику прилип. Нельзя же так! – Даниил отстранил меня чуть-чуть, поправил волосы. – Может, пойдем в холл, посидим? Или на улицу выйдем, пройдемся, там сегодня тепло? Хочешь?

Я согласилась.

Мы бродили по дорожкам вокруг диспансера, и Данька поддерживал меня под руку, то и дело останавливался и притягивал к себе, чтобы поцеловать.

– Даня, хватит! – отбивалась я, но он все равно ухитрялся прижаться губами к моей щеке, к носу или к губам.

– Ты не представляешь, Машуля, какой я сейчас счастливый! Наконец-то все как-то утрясется, и мы с тобой сможем жить вместе, – возбужденно говорил он, а мне становилось смешно и страшно одновременно. – Машка, а кого мы с тобой ждем? – вдруг спросил Даниил, и я не сразу поняла, о чем он.

Я не думала о ребенке вообще, просто заставила себя не думать, не воспринимать его как часть себя. Я ждала решения врачей, и только с того момента, как мне скажут, что все в порядке, я позволю себе думать об этом малыше. Не раньше. И тут Даниил со своим вопросом… Я остановилась и подняла на Городницкого глаза:

– Я прошу тебя – не надо сейчас…

– Все-все, не буду, не буду! – он как-то слишком уж поспешно согласился, прижал меня к себе. – Молчу. Хочешь, я пойду с тобой к Пашке?

– Зачем?

– Поговорить. Я знаю, он обещал тебе сегодня результаты сказать.

– Нет. Я пойду одна. А ты повезешь Максима в больницу, я звонила Катерине, она будет вас ждать.

Даниил помолчал, словно взвешивая что-то, а потом вздохнул:

– А совместить два процесса – никак? Ты пойми, твое здоровье касается и меня тоже.

Но я отрицательно покачала головой, взяла его под руку и потянула в сторону приемного отделения:

– Идем, мне пора возвращаться. А тебе пора ехать.

– Я позвоню тебе, когда освобожусь, и заеду перед дежурством, – целуя меня на крыльце приемного, пообещал Данька.

– Зачем такой крюк закладывать? – попробовала возразить я, но он не согласился:

– Я сказал, что приеду. Тебе привезти что-нибудь?

– Яблок, – улыбнулась я.

Я стояла на крыльце до тех пор, пока его машина не скрылась за больничными воротами, а потом побрела в палату.

…Катерине я звонила утром, до того, как пойти на завтрак. Она удивилась – завтра я должна была выйти на работу, и вдруг звоню и сообщаю, что лежу в больнице, причем не говорю, в какой.