Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

Верхолаз одобрил земельный бизнес, особенно его заинтересовала идея скупить землю России и установить там свой режим. Прикинули, в качестве кого он бы участвовал в этом деле, но запутались в вариантах и условно его сделали уполномоченным по европейской части России . Тут же припомнили, что Жидков получил пост представителя в России , поразмышляли над этой накладкой, и, поскольку Жидков пришёл в бизнес раньше, он стал представителем всей России , а Верхолаз, как его подчинённый, отвечал лишь за земли между Уралом и русскими западными границами.

Получив в корпорации «Russian Land» туманный, но, вроде, престижный пост, Верхолаз исчерпал мужскую компанию из Жидкова, Заплетина и Басамента (да и водка была исчерпана), клюнул на длительный взгляд Раисы, с которой он был давно знаком, но не так коротко, как хотелось, и перешёл за её столик с целью сегодня же с ней переспать. Не успел он, однако, её разогреть, как между ними уселся Лейкин, и стал расспрашивать Верхолаза о его последней поездке в Россию. Верхолаз относился к Лейкину холодно.

— Чего там рассказывать. Сам съезди. А я обожаю бывать в России. Только там чувствую, что живу. А здесь прозябание и скука.

— Брось ты маяться ностальгией, — похлопал Лейкин его по плечу. — Это лишнее ощущение. У первооткрывателей Америки никакой ностальгии не было. Здесь важнее всего прагматизм.

Верхолаз брезгливо отдёрнул плечо.

— Что ты можешь смыслить в ностальгии? Для евреев нет понятия Родины.

— Родина там, где жопа в тепле.

Водолаз заиграл челюстями.

— Да какая у Серёжи ностальгия? — попыталась Раиса отвлечь от темы, чреватой словесной потасовкой. — У него ностальгия по всем бабам, которых он не успел трахнуть.

Похоже, и Лейкин не был настроен углубляться в разговор о ностальгии. Он хлопнул Водолаза по спине, преувеличенно громко захохотал и отошёл к столу бар-мицвы. Там он уже давно наметил и начал охаживать симпатягу, которая приехала погостить, но назад в Россию не собиралась. Срок её визы давно истёк, она оказалась нелегалкой, без работы и без машины, и с почти пустым кошельком, в который изредка попадали скудные доллары сестры. Сестра, пригласившая её в гости, не ожидала, что та останется и будет стеснять её в квартире и мешать её личной жизни. Такие неустроенные птахи были очень лёгким уловом для мужиков с налаженной жизнью. Лейкин с сочувственным лицом выслушал горести этой девочки, рассмешил её парой анекдотов, заставил её выпить пару стопок под тосты ещё более смешные, а потом ей сказал такое:

— Приглашаю тебя в своё поместье. Три спальни, куча других помещений, можешь пользоваться машиной. А я, — продолжал он, нескромно заглядывая в глубокий разрез открытого платья, в котором на нежной матовой коже мерцал православный крестик, — а я чем угодно готов поклясться, что я к тебе не буду приставать. Да я тебе и деньгами помогу.

— Поклянитесь, — сказала девочка, делая вид, что всё это шутка.

Лейкин истово перекрестился. Не очень ему девочка поверила, тем более видела, что еврей, которому креститься не положено, но головку, тем не менее, склонила. И то ли тот жест означал согласие, то ли… «Согласна!» — решил Лейкин и чтобы она не передумала, сказал, что ему пора уходить, что он подвезёт её куда надо, а по пути он покажет дом, в котором она, если захочет, сможет жить, как королева.

Эти внешне невинные пташки бывают удивительно прагматичны. «Почему бы, — подумала девица, — не подоить дурака этого?» Она сказала сестре, что уходит, что, мол, голову заломило от смеси шампанского и водки, что её подбросит домой знакомый, и покинула ресторан.

Верхолаз краем глаза проследил, как Лейкин обрабатывал девчонку, и зло позавидовал ему.

— А ты чего с тем жидом связалась? — раздражённо спросил Раису. — Ты же русская, или как?

— А где мне русских-то находить? Вся иммиграция из евреев.

Невзирая на то, что в иммиграции, прозванной третьей иммиграци ей , русских были считанные единицы, Верхолаз поносил евреев даже в компании из евреев. Выражать открыто антисемитизм было невыгодно и бессмысленно, всё равно что овце в стаде волков открыто ненавидеть всех волков. Но ему почему-то это сходило, евреи его слушали и отшучивались. Может, ему потому сходило, что он с одинаковой неприязнью относился к чернокожим, либералам, лесбиянкам, гомикам, коммунистам и сменившим их русским демократам . Ельцина он называл предателем, развалившим прекрасную империю, величайшим преступником и идиотом.