Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

К парому он возвращался долго, но зато всю обратную дорогу проделал с угодной ему скоростью, и отдыхал, когда ему вздумалось. Во время ходьбы под телогрейкой звучно взбулькивали бутылки, а авоська с консервами и буханкой чувствительно билась по ноге. В какой-то момент, уже на тропинке, от парома недалеко, он обернулся на треск сучка. Во тьме, как будто, что-то блеснуло, и страх немедленно преподнёс очертания нескольких волков. Он побежал, часто оглядываясь.

— Эх, Степаныч, — сказала бабка, когда он, взмокший, в облаке пара, ввалился в натопленную избушку. — Случилось-то что тут без тебя…

Сквозь причудливые разводы от пара, осевшего на очках, он видел в комнате человечка, словно разрезанного вертикально на оранжевое и жёлтое. Его левую половину лизал оранжевый свет голландки, а правую в жёлтые тона красила зыбкая керосинка, находившаяся на столе. Перетятько содрал с носа очки, и причуды зрения улетучились.

— Тут, Степаныч, вот чего было. Я тут одна совсем околела. Думаю: нет, так не годится. Притащила дровишек, щепы наколола, — вишь, как голландка распылалась. Тёпленько стало, я и разделась — вот, как сейчас, в одном халатике. Сижу, в окошко это поглядываю. А что там в окне? Одна темнота. Чего, думаю, я гляжу? Ты-то мне что, ни зять, ни кум, а всё ж любопытство в голове: как, мол, ты там, в такой-то темени, ты для волков хороший кусок, целую стаю, поди, прокормишь. Потом, когда снова в окно сунулась, гляжу, за рекой-то — огоньки. Это же надо, паромщик сбежал, а там какой-то транспорт объявился. Ну, схватила платок, шубейку, да рукавицы, да из избы. Глядь, а огней-то уже нету. Надо же, думаю, проворонили, помянула паромщика словечком. Обманул нас, что транспорта не будет. К бабе своей греться отправился, а мы тут с тобой прозябать должны. А за рекой-то — голоса, разгрузили кого-то и оставили. У нас хоть изба, да ещё натопленная. А им каково, на болоте спать?

— А ты им кричала? — спросил Перетятько.

— А что в том кричать? Какой в том толк? Мне, что ль, паром тянуть через реку?

Перетятько выскочил из избушки, послушал тихие всплески реки и шелест сосен над головой, покричал в темень другого берега. В ответ послышался женский крик с неразборчивыми словами. Вот те на! Действительно высадили. Что можно сделать? Ведь околеют. Он крикнул ещё несколько раз. В ответ ему тоже покричали, двумя женскими голосами. Кричи не кричи, а что можно сделать? Не самому же тащить паром, который им запретили трогать.

Заплетин вновь приковался взглядом к фарфоровой шее Анны. «А если на танец её пригласить?»— подумал, со стула приподнимаясь.

Проходивший мимо мужчина, одетый на престижное мероприятие, то есть в смокинге с белой бабочкой, вдруг резко остановился и заслонил своим телом Анну.

— Не стоит. Забудьте об этой девочке, — проговорил он, улыбаясь, и даже, как будто, подмигнул. — Оставьте её на расстоянии. Любуйтесь, размышляйте о красоте, но эта девочка не для вас. В ней много ненужной для вас печали.

«Что же такое? Галлюцинации? Слишком много выпил? Чёртики в глазах? Не тот ли? Как звали? Ясновидец? Вроде, похож, и так же одет. И в то же время, какой-то другой…», — засуетились мысли Заплетина.

— Нет, я не тот, — улыбнулся мужчина. — Не Абадонин. Я — Иофилов. Позвольте? — тронул он спинку стула.

— Ну, садитесь, — сказал Заплетин.

— Угомонитесь вы, наконец, — продолжал Иофилов, усевшись за стол. — Мало ли было у вас проблем от волокитства за длинными шейками? Включая историю с вашей женой? Неужто забыли вы происшествие у телефонной будки вокзала? Где вы познакомились с Татьяной?

— Ну как же. Конечно, не забыл. Помню, конечно. Не все подробности…

— Хотите, мы припомним и подробности?

Иофилов глянул в глаза Заплетина, и будто что-то такое сделал, что взгляды обоих друг к другу приклеились. Не в силах свой взгляд уронить, отвести, Заплетин в то же время почувствовал, что это его отнюдь не смущает. И вот, как считывая историю из только ему видимой книги, Иофилов начал рассказ о происшествии у телефонной будки вокзала, причём стал рассказывать с подробностями, какие Заплетин давно забыл.

— Кому, как не вам, дорогой дружище, известно поселение под Москвой под названием Воронок. Всех проживавших в Воронке проще всего называть воронами (не воронковцы же, не вороножцы?). К тому же, вороны тесно увязывалось с изобилием развесистых деревьев, которые заманчивой аллеей увлекали сходивших с электричек вглубь кирпичного поселения, и в самом конце сливались с парком, прилепившимся к узкой тихой реке. В любую погоду любого сезона на бурных деревьях Воронка сиживало и, лавируя, летало огромное множество ворон, привыкших к звукам частых электричек.