Лана Барсукова - Счастье ходит босиком

– Лидок, ты правда не поняла? Или прикидываешься?

Лида честно округлила глаза.

– Меня и взяли на ее место! Все, как заказывали, буква в букву. Менеджером в мужской коллектив, о-о-ой, еще в какой мужской… – И Таня заплакала, уже не стесняясь.

В ней плескалось горе, разбавленное коньяком.

Лида впала в секундный ступор. У нее даже зазвенело в ушах, да так отчетливо, как будто где-то далеко, за тридевять земель, кто-то бросил камень в стеклянную витрину, и волна осколков осыпалась на припорошенный искусственным снегом комод, к которому притулился дизайнерский плюшевый мишка.

Но уже через секунду конкретная Лида начала действовать:

– Татьяна, срочно звони своим парфюмерам! Прямо при мне! Прямо сейчас! Просись назад!

Таня достала из сумочки телефон и, не сразу попав в нужную кнопку, заплетающимся голосом начала проситься обратно:

– Здрасте! Это я! Как кто? Ваша бывшая! Ну не в том смысле, конечно. В другом, в хорошем. Ну почти в хорошем. Ваша бывшая сотрудница. Вспомнили?

Бывший шеф, видимо, подтвердил, что помнит, и Таня, обрадованная хорошим началом, начала с полной и обнаженной правды:

– Мне просто плохо было от вашего запаха. Верите, прямо тошнило меня от вас. Почему издеваюсь? Правду говорю. Мне казалось, что я уже сама как пучок пачулей пахну.

Она всхлипнула для убедительности и доверительно продолжила:

– Только сейчас мне еще хуже. До того плохо, что лучше уж ваш парфюм нюхать. Бензин – это не пачули, это почти как керосин, им раньше клопов травили и вшей. Мне бабушка рассказывала. Что-то я отвлеклась… Наверное, бензином передышала. Я что хотела сказать… Верните меня, пожалуйста, обратно, я от вас больше никуда не уйду, честно-честно. Можете продолжать в том же духе, я потерплю.

На том конце ошарашенно молчали. Потом что-то ответили, и Таня просияла лицом.

Она бросила телефон в сумочку и отчиталась перед Лидой:

– Сказал, чтобы я выпила крепкий кофе и засунула голову под холодную воду. И чтоб завтра выходила на работу, потому что у них аврал.

– Уф-ф-ф! – подвела итоги Лида. – Все, Татьяна, баста! Звони мужу, чтобы он за тобой приехал, а я пока тебе кофе сварю. Душ дома примешь.

Уставшие и раздавленные обилием новостей, они помолчали.

– Лидок, – тихо сказала Таня, – я вот все думаю, а Марина-то как? Покрышки выдавала? А как же африканские страсти? Она ж такая… такая…

– Какая?

– Нарядная, – не нашла Таня другого слова.

– Будешь тут нарядной, когда просидишь в каземате без окон целый день. На девичник будешь собираться, как на Венский бал, – ворчливо сказала Лида.

– Лидок, так она… врала нам все?

– Не-е-т, – задумчиво протянула Лида. – Не врала, конечно. Может, просто мечтала вслух… Не знаю. Ну или она типа артистки, ей публика нужна. Кто ее знает?

– Знаешь, Лидок, а я ведь рядом с ней себя поломойкой чувствовала, – грустно сказала Таня.

– Я тоже, если честно.

Женщины помолчали. Но это было молчание, не разъединяющее, а, наоборот, сплачивающее, потому что когда две женщины начинают обсуждать третью, то между ними проскакивают искорки, из которых может возгореться дружба.

– А знаешь что, Таня, давай-ка мы с тобой купим ростовое зеркало, чтоб от пола до потолка – как в Эрмитаже!

– Зачем?

– Чтоб в зеркало смотреться, а не в чужую витрину. Витрины же есть не только у магазинов, но и у женщин.

Таня не поняла, при чем здесь витрина, но зеркало купить согласилась.

Жизнь понемногу входила в свои привычные берега, душевный паводок закончился. Бурлящие воды сильных эмоций схлынули, и прежние привычные миры, где все просто и ясно – вот тебе «Булочная», а вот «Овощи-фрукты», вновь выступили на поверхность. Их витрины, словно умытые, застенчиво сияли чистотой и предлагали товары без всякой интриги, простовато и доверчиво.

Козлов Петя был каким-то невезучим.

Это он заметил еще в детстве. Точнее, это открытие сделали его родители. И тут же по простоте душевной объяснили сыну, что с ним вечно что-то не так.

Все началось со шкафчика в детском саду. Чтобы придать массе орущих воспитанников подобие организованной коммуны, а главное, чтобы не перепутать их сандалики-панамки-трусики, всех детей приписали к шкафчикам, помеченным картинками. Кого тут только не было – лупоглазые божьи коровки, соблазнительные мухоморы, самодовольные грузовички и прочие изображения, почему-то ассоциируемые с детством. Картинки намертво были приклеены к дверцам. И только на одном шкафчике по неведомой прихоти завхоза картинку прибили гвоздем.