Даниэль Шпек - Piccola Сицилия [litres]

– Как вам кускус?

– Спасибо, вкусно.

Какое-то время они молчали, только стрекотал в тишине проектор. Потом Мориц спросил о здоровье Альберта. Ответ вверг его в уныние.

– Папа́ целый день сидит в своем кресле около радиоприемника. Слушает все новостные передачи подряд. Больше его ничего не интересует. Он ест, пьет, здоровается со мной, но он не такой, как раньше.

Морицу больно было это слышать. Ему стало стыдно, что он давно не навещал Альберта. Но у него не было уверенности, что ему там рады. В последний раз он принес Альберту в подарок старый немецкий радиоприемник, найденный в кинобудке. Хотел порадовать его. Альберт скупо поблагодарил и включил французскую службу Би-би-си. На расспросы Морица отвечал рассеянно: да, он чувствует себя хорошо; да, скоро снова сможет работать; нет, он ни в чем не нуждается. Сидя рядом с ним, Мориц чувствовал себя лишним, более того – виноватым, но бессильным что-либо изменить.

– А ваша матушка? Как дела у нее?

Ясмина вдруг напряглась всем телом. Будто приготовилась обороняться против угрозы, возникшей из-за одного упоминания о Мими.

– Она ненавидит меня. – Ясмина продолжала неотрывно смотреть в окно кинобудки. Уловив за спиной сокрушенное молчание, обернулась: – Она любит малышку. А со мной обращается как со служанкой. Нет, хуже, как с собакой, нет, еще хуже, как с прокаженной! Если бы не папа́, она бы меня давно выгнала. Но он больше не может за меня постоять. И она не упускает случая уколоть меня лишний раз. Показать мне, кто я есть. Бесстыжая шлюха.

Мориц смотрел на нее, не находя слов.

– Настоящая мать никогда не обращалась бы так со своей дочерью.

– Да нет же, зря вы так…

– И ведь она права. Я разочаровала ее. Вместо благодарности опозорила ее семью. Я недостойна носить фамилию Сарфати.

Мориц ужаснулся той пропасти, что открылась за словами Ясмины. Ему было жаль ее. Но она не хотела жалости. Казалось, она решила принимать наказание с пугающей смесью гордости и самобичевания. Потому что считала его заслуженным. Словно угадав намерение Морица шагнуть к ней, Ясмина встала:

– Они меня ждут. Buona notte.

– Нет. Останьтесь.

Ясмина замерла. Мориц подошел к ней и осторожно, очень осторожно обнял. Тело Ясмины сжалось, но она не попыталась вырваться. Он даже не обнимал ее, а ограждал, обхватив руками, от внешнего мира. Он не притиснул ее к себе, лишь окружил ее своим теплом – его остатками. И она не оттолкнула его. И медленно, очень медленно в ней что-то начало таять. Она положила голову ему на плечо. Он не двигался. Ее тело сотрясла легкая судорога, повторилась, усилилась, и вот она уже содрогалась всем телом, не способная сдержать слезы, хлынувшие настоящим потоком. Она плакала взахлеб, не в силах остановиться.

– Что вы собираетесь делать, Ясмина?

– Бежать. Как только вернется Виктор.

А если он не вернется, подумал Мориц, но произнести не решился. Будущее она строила на слишком зыбкой надежде.

А вот Сильветта скоро вернулась и возвращалась еще не раз. Приносила то пироги, то итальянский журнал, а то являлась с пустыми руками. Но неизменно в красивом платье, всякий раз в другом, и всякий раз ее платье открывало чуть больше – то плечи, то колени, совсем чуть-чуть. И каждый раз она выспрашивала Морица, очень ловко, принимаясь рассказывать о себе и постепенно подводя к тем темным местам в его истории, что не давали ей покоя.

– Мой муж всегда так занят, потому во второй половине дня я обычно прогуливаюсь. Весна прекрасна, не правда ли, Мори́с? Кстати, почему вас зовут не Маурицио, ведь вы из Триеста, верно?

– Моя мать любила Францию, – соврал он.

– Ах, знаете, если раньше Леона интересовали только деньги, то сейчас он пристрастился к политике. Вечно эти его важные встречи с друзьями… Я мало что в этом понимаю, а вот вы кажетесь человеком информированным, и, вероятно, в своем мужском кругу…

– Мадам, я не понимаю, о чем вы.

– Ну, его тайные встречи с Жаком Боккара, Эмилем Коэном и другими, вы ведь их знаете?

– Нет, мадам.

– Ah bon? Но он же наверняка делится с вами своими мыслями, он ведь потому и взял вас на работу, что вы придерживаетесь одних убеждений, не так ли?

Это был рискованный танец на канате. Морицу приходилось следить за каждым словом, чтобы не выдать себя и одновременно попытаться понять, до какой степени проболтался Леон. Ему удалось выяснить, что Сильветта считает его бойцом из еврейского Сопротивления, бежавшим из фашистской Италии и входившим в состав подпольной группы, которая переправляет евреев из Европы. Такую легенду придумал ему Леон. Но вот вопросы о его происхождении и политических взглядах – своего рода заигрывание или же, напротив, смелые вырезы и короткие юбки – средство вскружить ему голову, чтобы выведать правду о нем?