Тоомас Винт - Остановка в городе - Рассказы и повесть

— Через пять минут отправляется поезд, нам надо отыскать нужную платформу, я думаю, мы сойдем там, где нам понравится.

Я со всем согласна, в вокзалах для меня всегда есть что-то гнетущее, во всех вокзалах, какие бы они ни были красивые и внушительные, есть что-то грубое, грязное, тревожное — зловеще-тревожное, и люди, которые сидят, жуют, коротают время, тоже какие-то случайные, в них есть что-то жалкое, неустойчивое, даже давящее. Когда мы пробегаем туннель и спешим вверх по лестнице, чтобы выбраться на солнечный свет, меня не покидает чувство, будто мы спасаемся бегством от вокзала.

Без особого труда мы находим электричку, которая доставит нас к морю, задыхаясь и отдуваясь садимся у окна и с удивлением видим, что, кроме нас, едут еще только двое — один в одном, другой в другом конце вагона. Странно, что так мало народу едет в этот чудесный летний день к морю, мы ведь никак не могли ошибиться поездом, потому что мой муж, обнаружив на стене железнодорожную карту, принялся изучать названия незнакомых станций на берегу выкрашенного синей краской моря. Поезд трогается, мимо движутся городские дома, их средь зелени ландшафта становится все меньше и меньше, и я думаю, что выезжать из города гораздо приятнее, чем въезжать в него.

— У меня мелькнуло одно воспоминание, — говорит муж. Он внимательно изучил карту и теперь сел напротив меня. — Странное воспоминание об ослепительно белых дюнах, поросших кое-где колосняком, и все — небо, море и колосняк — ярко-синее; я стою на какой-то возвышенности, зрелище завораживает меня. Я знаю, что это было когда-то давно в Майори. Майори — одно из дачных мест на Рижском взморье. Дальше это воспоминание расплывается: я сижу лицом к морю, но моря не вижу, его закрывает кудрявая голова женщины в очках. Я пытаюсь смотреть мимо нее, но голова словно нарочно, словно дразня, все время оказывается передо мной. Вот и все. Я знаю, что моя мать когда-то отдыхала на Рижском взморье, но, по-моему, одна. Во всяком случае, так мне кажется, хотя я не вполне уверен. Я ни у кого не спрашивал, брала ли мама меня с собой или нет, да и не собираюсь этого делать. Мне жаль лишиться этого воспоминания, я не хочу превращать его в вымысел. Факты ценны своей достоверностью, не более. Но тем не менее, когда перед моим мысленным взором неожиданно возникает это сверкающее и прекрасное воспоминание, меня охватывает удивительное чувство, я испытываю наслаждение; в этот момент я с волнением предвкушаю: сейчас я увижу в морских просторах нечто такое, что захватит меня, и уже в следующее мгновение из моего поля зрения исчезнет та женщина в очках… И в то же время мне не хочется ничего увидеть.

Я говорю, что порой и у меня иные сны удивительно похожи на явь, я сама не знаю, почему так говорю, но слова вырываются сами собой, я сознаю, что должна еще что-то добавить, но тут же забываю, что именно.

Поезд идет вдоль края узкого водоема, вода со стороны железнодорожного полотна схвачена в бетон, там сидят мальчишки и удят рыбу. Я кидаю взгляд на мужа и вижу, что он разглядывает меня с какой-то странной настороженностью, все в нем напряжено, я ничего не понимаю и безмолвно вопрошаю: поднимаю брови, широко открываю глаза, но тут поезд останавливается и мое внимание привлекает вошедшая в вагон девочка в белых гольфах и желтом цветастом платьице. Девочка робко останавливается у двери, глаза испуганные, рот искривлен — она вот-вот заплачет; внезапно выражение ее лица меняется, она маленькими поспешными шажками подходит ко мне, и я узнаю в ней девчушку, которая с любопытством разглядывала меня на вокзале, и улыбаюсь ей.

Я все еще улыбаюсь, когда она пытается объяснить мне что-то по латышски, а я ничего не понимаю. Девочка смотрит на меня, прислушивается к звучанию незнакомых ей слов, ее лицо, только что радостное, становится растерянным, и я чувствую себя несчастной оттого, что не могу помочь ей. В вагоне полумрак, хотя по обеим сторонам железнодорожного полотна сверкает солнце, передо мной стоит маленькая грустная девочка, и мне кажется, словно я в чем-то виновата, чувство вины давит меня, я готова просить прощения или пощады, но вдруг в моем настроении происходит перемена, я мирюсь с обстоятельствами, беру девочку за руку, и мы подходим к человеку, который может помочь ей. Я говорю, что у девочки стряслась какая-то беда, а я не знаю латышского. Женщина, к которой я обращаюсь, загибает уголок страницы, кладет книгу на скамейку, притягивает к себе девочку, ставит перед собой и начинает утешать ее. Всхлипывая, девочка что-то рассказывает, а затем из ее глаз начинают капать слезы. Теперь они заняты друг другом и я для них не существую. Еще какой-то миг я стою возле них, а потом возвращаюсь к мужу.