Тоомас Винт - Остановка в городе - Рассказы и повесть

Тогда я рассказал ему, что Эрпс работает учителем в школе недалеко от Тарту, тоскливо живет со своей толстой женой, которая ворчит из-за каждой копейки. У него трое детей, и он мечтает, что когда-нибудь предпримет отчаянное усилие, чтобы избавиться от всего этого.

Воцарилось молчание. Эйнар смотрел в окно, и я мог беспрепятственно разглядывать его. Я обнаружил, что напротив меня сидит малознакомый человек, с которым меня не связывает ничего, кроме общих воспоминаний. Если мне удастся сегодня смутить его душевный покой, едва ли меня станут мучить угрызения совести. Ведь и он, оживленно разглагольствующий о нашей дружбе, не думает, что именно ему я обязан самыми тяжелыми минутами моей жизни.

Он смотрел в окно и был погружен в воспоминания; на миг я представил себе: сейчас он вспоминает все подробности той роковой зимы, затем он встанет и со слезами на глазах попросит у меня прощения. Но я тут же отбросил эту наивную мысль, и перед моими глазами стала развертываться лента старого фильма, зазвучавшего вдруг удивительно свежо.

Не знаю почему, но очень часто добрые школьные друзья вместе поступают в университет, чтобы изучать одну и ту же специальность. Возможно, это ребяческое чувство общности, боязнь потерять друг друга, возможно, просто страх оказаться одному в незнакомой среде. Во всяком случае, мы трое поехали в Тарту изучать физику, искренне веря, что это наше призвание. Той же осенью мы познакомились в студенческом кафе с Агнес, и я влюбился в нее. Какое это было прекрасное время: Агнес была для меня всем, вначале я любил ее лишь платонически, не осмеливаясь признаться в этом даже себе, с отчаянной изобретательностью придумывал всевозможные способы, чтобы находиться около нее и, благодаря моим усилиям, к концу года мы стали очень милой парой — женихом и невестой.

Затем наступил канун Нового года. Все мы были счастливы, пьяны, мы пели, танцевали, пребывая в каком-то необъяснимом и радостном упоении, и, когда пробило полночь, все побежали на Тоомескую горку смотреть фейерверк. Мы с Агнес остались вдвоем, помню, у меня кружилась голова и меня безумно влекло к Агнес. Неожиданно мне стало плохо, я пошел и меня стошнило, а когда я вернулся, то было две комнаты и две Агнес, и одна из них уложила меня спать. Когда я проснулся, веселье уже кончилось, неожиданно я услышал возле себя звук, который насторожил меня, сперва я ничего не понял, помню только, что уличный фонарь заглядывал в окно и в комнате было достаточно светло, чтобы оглядеться. Я присел на кровати, меня мучила жажда и я не соображал, где я. Кое-как мне удалось встать, я споткнулся о стоящую рядом кушетку, уличный фонарь светил на спящих: это была Агнес, возле нее кто-то лежал.

В первый момент меня охватила безумная ярость, затем отчаяние, в голове билась одна-единственная мысль — прочь отсюда, чтобы никогда больше не видеть этих безнравственных людей. Улица встретила меня бодрящим воздухом, выпал снег, небо было чистым, уже начало светать, навстречу мне, пошатываясь, шли редкие прохожие, они были навеселе, кое-кто пытался петь, снег покрывал все дороги, я шел по свежевыпавшему снегу, какой-то пьяница почему-то решил поцеловать меня, я ударил его в лицо, пьяница упал в сугроб и так и остался лежать, я шел, не зная куда иду, возможно, что в промежутке я спал или плакал, прислонившись к какому-нибудь забору или столбу, неожиданно я обнаружил, что нахожусь в лесу, вокруг стояла торжественная тишина, солнце сверкало на ветвях елей, склонившихся под тяжестью снега к земле, я сел на снег, весь мир казался мне отвратительным.

Когда я теперь вспоминаю все это, меня каждый раз охватывает чувство стыда и гнетущее сознание того, что в то утро я мог с детской бездумностью свести счеты с жизнью. Сейчас я, действительно, не понимаю, как может человек в таком возрасте быть столь глуп и романтичен, но, очевидно, на меня свалилось такое количество бед и неприятностей, что я беспомощно сидел на заснеженном пне и хотел покончить со своей бессмысленной жизнью. Я уже снял ремень с брюк, привязал его к ветке, представил себе оплакивающих меня товарищей, терзаемых страшными угрызениями совести, и все это вызвало во мне садистскую радость.

Но когда приготовления были закончены, я возмутился, что все слишком просто, внезапно мне стало чертовски жаль себя, представилось, будто я нахожусь на собственных похоронах, я растрогался, и тут перед моими глазами возник летний сад моего детства — я лежал посреди лужайки, прямо передо мной цвел одуванчик, я плакал, потому что мама вместе с моим братом ушли в цирк, меня же наказали за какую-то провинность и оставили одного. Я плакал до тех пор, пока не выплакал все слезы, затем, всхлипывая, вытер глаза и неожиданно увидел, что одуванчик отцвел. Я страшно удивился, впрочем, это был скорее испуг перед необъяснимым, потому что я ясно помнил: все время вровень с моими глазами цвел одуванчик.