Светлана Еремеева - После долгих дней

Александр старался не предавать значения нападкам со стороны Чернякова, поначалу даже он был уверен, что ученый осуждает его за отсутствие опыта, за какие-то пробелы в знаниях, но со временем понял, что ненависть русского была личностной, связанной даже не с ним самим, а с его отцом. То и дело Черняков с возмущением высказывался в присутствии Александра о творчестве Андрея Телищева. То стиль ему казался грубым, то он находил исторические ошибки, несоответствия в датировках, то выражал несогласие с общей концепцией большинства его книг, да и вообще с эстетикой его произведений. Черняков считал, что общий пафос книг Телищева бессмысленный, ибо то, к чему призывал потомок аристократического рода и горячий монархист, было в принципе невозможным в новой России. Если бы до революции Телищевы жили в Латвии или Литве, то они еще могли бы надеяться на реституцию утраченного имущества, но в новой России не было возврата к монархическим идеалам, скорее это был реванш НЭПа времен Ленина и Троцкого. Идеи Телищева он называл утопическими, а исторические экскурсы писателя находил дилетантскими. Хотя Александр не был поклонником творчества отца и, более того, находился с отцом в сложных, даже конфликтных отношениях, чувство солидарности и родства не позволяло Александру соглашаться с Черняковым и побуждало защищать не столько творческие идеи Телищего-старшего, сколько отца как такового, часть его собственной истории, его семьи, всего того, что было ему близко. Хотя защита отца стоила Александру немалых усилий. Он был человеком мягким, ранимым, не обросшим броней безразличия к нападкам со стороны. С детства он рос в атмосфере любви, нежности, общался с людьми, обладающими исключительными манерами, тактом, чувством меры, поэтому, попав в университетский мир, впервые столкнулся с завистью, борьбой за выживание, хамством, предательством, доносительством, сплетнями – одним словом, попал в гнездо, населенное не птицами, а змеями, не обладая при этом ни хитростью змеи, ни свойственным ей коварством.

Помимо нападок на Андрея Телищева, Черняков выступал с резкой критикой статей и докладов самого Александра, критиковал переводы с древнешумерского, несмотря на то что не был знаком с особенностями этого языка. Мыслями о недалекости и неопытности Александра он делился со всеми, кто знал Телищева, пытаясь как можно шире и глубже внедрить свое мнение об этом человеке, заронить зерно сомнения как у членов кафедры, так и за ее пределами. Пиоша он называл «потерявшим разум стариком», который поддался на лесть и хитрость молодого предприимчивого студента. За год или два внушений со стороны Чернякова и его окружения Александр прослыл карьеристом и выскочкой. На факультете его не любили, несмотря на успехи в работе и громкую славу, которую молодой ученый принес не столько себе, сколько своей кафедре, ставшей известной во всем мире как хранительница раскопанной летописи о шумерском потопе, датированной III тысячелетием до нашей эры.

В тот день, когда в гостинице города Меде поселились два незнакомца, в Шуруппаке, что лежал на берегу Евфрата, царь по имени сын Убар-Туту услышал странный голос. Сначала властитель подумал, что впервые за недолгий век ему явились галлюцинации, от которых страдали когда-то и его отец, и дед. Но все же он попытался убедить себя в том, что голос был лишь плодом воображения, следствием дневного сна, в который он погрузился после выпитого за обедом финикового пива, доставленного из Ура. Тем не менее голос раздался снова и еще громче, чем в первый раз. Сын Убар-Туту приподнялся и, опершись на локоть, стал вслушиваться в жаркую тишину раскаленного послеполуденного времени. Покрывало, расшитое сценами из шумерской мифологии, соскользнуло на кирпичный пол. «Эй! Человек из Шуруппака, сын Убар-Туту! Не спи! – властно объявил голос. – Во сне нет ничего, кроме пустых иллюзий…»

Убар-Туту быстро вскочил и побежал по гигантской зале, украшенной колоннами с имитацией плетеных циновок красного, черного и белого цветов, с крупномасштабными фигурами быков и леопардов на всю протяженность стен, украшенных небольшими орнаментальными фризами, сохранившимися еще со времен прадеда Убар-Туту, перевезенными из Ларака [25] Царство при Эн-Сипадзидане, шестом додинастическом правителе Шумера. . Пытаясь понять, кто был способен пробраться во дворец, обойдя охрану и вооруженных до зубов солдат, царь вертел головой направо и налево, спотыкался о длинные полы своей одежды, повторяя: