Светлана Еремеева - После долгих дней

Египтянин и его спутница вошли в здание гостиницы, поднялись по деревянной лестнице на второй этаж, прошли в комнату, отделенную от коридора плотной камышовой стеной. Когда египтянин спустился, чтобы рассчитаться с хозяином, ему пришлось ответить на несколько формальных вопросов. К удивлению хозяина двора, египтянин говорил на чистом шумерском языке:

– Мы артисты из Киша. Будем выступать на базарной площади, потом поедем в Акшак.

– Ваше имя, имя вашей спутницы?

– Мое имя Бел, а имя моей спутницы – Апсу. С нами приехало животное, которое помогает моей спутнице делать предсказания. Прошу также устроить нашего слугу.

– Хорошо. Какое представление будете показывать? – Потоп…

Хозяин содрогнулся и с опаской взглянул на постояльца. Палочка застыла над глиняной дощечкой.

– Мистерия называется «Потоп». Посвящена осеннему разливу Тигра, – артист улыбнулся.

– Хорошо. Больше вопросов нет, – хозяин отложил мягкую глиняную дощечку и острую палочку. – Прошу держать ваше животное на привязи. И напоминаю, никаких собак в гостинице я не потерплю.

– Нам это известно. Собак с нами нет.

– Что желаете на завтрак? Обычно мы подаем лепешки из фиников, финиковую кашу, фрукты, молоко, сыр.

– Что обычно подаете, то и мы съедим, – ответил артист.

Оглянувшись по сторонам, бросив беглый взгляд на столы и скамьи, на узкие проемы в стене, заменяющие в ту далекую эпоху в домах Месопотамии окна [19] Окон как таковых в шумерских домах не было. Оставляли узкие проемы в стенах, также были окна или двери, ведущие на стереобаты или стилобаты – искусственные площадки, поднимающие основание здания над уровнем городской площади. Стереобаты устраивались в зиккуратах, дворцах, разных культовых сооружениях. , через которые едва виднелись луна и темные здания ночного города, незнакомец заспешил наверх, на удивление легко ступая по старым скрипучим ступеням лестницы, казалось, летя над ними, как привидение.

Успех Александра, ставшего к двадцати восьми годам доктором археологии и одним из самых перспективных ученых факультета, не у всех вызывал восторг. Лишь два человека радовались его достижениям искренне. Мама Александра верила в уникальные способности сына еще с того дня, когда маленьким мальчиком, за руку с ней, он переступил порог Каруселя. Женщина собирала все публикации, которые выходили под его именем, а в последнее время и о нем. Она знала, что однажды ее сын станет великим ученым. И этот день так неожиданно быстро наступил.

Второй человек, который ни на минуту не сомневался в способностях Александра, был Пьер Пиош. Старик был счастлив, что его ученик не просто продолжил дело его жизни, а довел его до логического конца. Более того, раскопав дощечки и ознакомившись с их содержанием, Александр поделился с Пиошем своими мыслями о намерении найти зиккурат, возведенный посреди шумерского города Меде. Эта мысль казалась безумной, но старик, опьяненный успехом, заразился этим безумием, с каждым днем все глубже погружаясь в детали проекта предстоящих грандиозных раскопок.

Среди коллег Александра, напротив, были в основном скептики, не разделявшие восторгов Пиоша, а также откровенные завистники и враги молодого ученого. Поиск не всегда дает возможность найти желаемое. Многие исследователи жизнь положили на то, чтобы украсить полки городских музеев стандартными ювелирными украшениями, многочисленными наконечниками стрел и копий, надгробными плитами, посудой, фрагментами жилищ. И все эти артефакты – при всей своей древности – лишь повторяли сделанные задолго до них такие же находки – того же периода, того же культурного слоя, той же этнической группы, тех же давно раскопанных городов. Александру же было суждено отыскать легенду, и это не давало покоя многим его коллегам, а у некоторых вызывало непримиримую, усиливающуюся с годами ненависть.

Среди откровенных врагов Александра был выходец из бывшего СССР Павел Черняков, ненавидевший Александра не только за его успехи в науке, но и за его происхождение. Отец Александра, Андрей Телищев, несмотря на древность рода и высокое положение своей семьи, возможно, был бы никому не известным человеком, если бы не взялся в молодости за сочинение стихов и рассказов. К тридцати годам его имя, не без помощи приближенных к политическим кругам лиц, заинтересованных в раскручивании фигуры, связанной с русской миграцией первой волны, зазвучало как во Франции, так и во многих странах Европы. Дошла его популярность и до СССР, где книги Андрея Телищева перепечатывали на машинках и передавали из рук в руки. К этому времени Телищев, как он сам не раз писал в воспоминаниях и рассказывал в интервью, духовно переродился. С юных лет он был приверженцем экзистенциализма и считал эту приверженность наследственной. Прадед Александра был последователем идей философа Владимира Соловьева; дед, Николай Телищев, лично знал Бердяева и гордился тем, что был одним из тех русских подвижников, которые, встретив в Германии «философские» пароходы [20] «Философский пароход» – так называли в 1920-е гг. два рейса немецких пассажирских судов Oberbürgermeister Haken (29–30 сентября 1922 года) и Preussen (16–17 ноября 1922 года), доставивших из Петрограда в Штеттин (Германия) более 160 высланных из Советской России представителей интеллигенции, в том числе многих известных философов и мыслителей (Баккал, Бердяев, Ильин, Новиков, Трубецкой, Ясинский, Франц и другие). , помогли гонимым русским мыслителям перебраться в Париж и другие города Европы.