Ольга Меклер - Где находится край света

Сразу после резни в Сумгаите в Баку ввели войска и комендантский час. Танки стояли прямо возле домов, солдатиков, безусых мальчишек, все подкармливали, храня верность сложившимся традициям. И все же нам это казалось абсурдом – Баку – и танки… Те, у кого были деньги, начали уезжать из города – в никуда, просто как можно дальше от этой звериной ненависти, от ежедневного страха за себя и свои семьи, от фанатичных лозунгов «Слава героям Сумгаита!» и «Да здравствует Баку без армян!». И все – азербайджанцы, русские, евреи – помогали. Кто как мог: упаковывали и грузили вещи, везли на вокзал или в аэропорт, охраняли и провожали. Некоторые – с риском для жизни.

Мне тоже довелось в этом поучаствовать. Позвонил старый друг: «Лена, завтра придет контейнер, а соседи очень недоброжелательно настроены. Можешь попросить своих прийти?» Ни один из моих приятелей не отказался, наутро все мы были у Гарика.

Пустые комнаты некогда такого теплого и уютного дома, знакомого с детства, производили удручающее впечатление. Да и настроение хозяев этому способствовало. Они до последнего надеялись, что все образуется, не верили, что кто-то может причинить им зло в родном и таком любимом городе. Не верили до тех пор, пока кто-то не толкнул в метро под электричку дядю Роберта – папу Гарика, добродушного весельчака, обладателя колоритной армянской внешности. В живых он остался чудом. А вытаскивать его первым бросился парень-азербайджанец…

Я смотрела на усталую мрачную Римму Яковлевну, и мне не верилось, что это та самая вечно улыбающаяся прелестная женщина, радушная хозяйка дома, с которой мы, девчонки, так любили пошушукаться на кухне.

Пока грузчики носили мебель, а мы коробки, никто из экстремистов-соседей и носа не высунул, потому что толпа собралась внушительная, не погеройствуешь!

Последний вагон поезда, уносящего семью Гарика в неизвестность, скрылся из глаз. Мы растерянно смотрели друг на друга: почему? зачем? что дальше?..

Наступило время, когда и нам пришлось задуматься о перемене мест.

Я встречала на вокзале мужа уже здесь, в России.

– Вы тоже ждете бакинский поезд? – спросила молодая красивая женщина-армянка с прелестной девочкой лет пяти. Мы разговорились. Она встречала мужа-азербайджанца. На вопрос о том, как устроились здесь, расплакалась:

– Понимаете, мы везде изгои, куда бы ни приехали! В Баку ему говорят: «Разведись со своей армянской шлюхой!», в Ереване клюют меня: «Куда ты привезла своих азербайджанских выкормышей?!». И куда нам? Только в России оставаться. А здесь… здесь все мы «черные». Нет у нас ни родины, ни судьбы…

Я не знала, что ей ответить.

Мне и позже много раз приходилось слышать эту горькую фразу – «Бакинцы – люди без судьбы». Так ли это? Не знаю. Знаю только, что Баку уже никогда не станет таким, каким я его помню и люблю. Он по-прежнему красив и, уверена, любим своими жителями. Только уже никогда не вернется туда та удивительная атмосфера Дома – нашего общего дома, где всем было так хорошо и спокойно.

Прошло более двадцати лет с тех пор, как мы уехали на Северный Кавказ. Здесь нашли приют многие наши земляки. Осели, завели хозяйство, пустили корни. Но при встречах тема беседы у нас одна – тот, наш Город. И по ночам снятся уютные улочки, бабушкин сад, базар, колоритный дядька-мороженщик и все то, что стало неотъемлемой частью моего детства, моей жизни, моей вечной любовью. Мой Баку, мои бакинцы, особенные люди особенной судьбы…

Ну вот скажите на милость, какое отношение мог иметь этот всемирно известный шансонье к Караганде, о которой и слышать-то наверняка не слышал?! А вот какое. Хотите верьте, хотите нет, но Ив Монтан буквально облагодетельствовал бедную еврейскую семью, влачившую жалкое существование в полуразрушенном бараке на самой окраине шахтерского города. Ай, не рассказывайте мне, как год от года росло благосостояние советского человека, уж мы-то знаем цену этим лозунгам и рапортам!

– Слушай, Сема! Что, правду пишут, что Ив Монтан с Симоной в Москву приедут? – мать семейства Роза Яковлевна к новости отнеслась осторожно. Она вообще отличалась въедливостью, недоверчивостью и более чем критическим взглядом на мир. И немудрено, при такой-то жизни!