Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

Да чего об этом рассуждать, когда я точно видел, что Хеннинг передал знамя одному из крестьян. Затем его перехватили еще несколько рук. И ни один из свидетелей не заметил столь очевидного факта. Это весьма интересно…

Председатель мягко возражает: — Должен обратить ваше внимание, господин комиссар, на то, что господин Хеннинг до сих пор ничего не приукрашивал. Он сразу признался во всем, в чем его обвиняли. Господин Хеннинг, разве вы передали кому-нибудь знамя?

— Знамени я из рук не выпустил!

Советник юстиции не без едкости замечает: — Весьма интересно следить за показаниями господина комиссара. Так вот, позвольте заявить вам следующее: я знаю того, кто вырвал саблю у старшего инспектора. Мне сообщили об этом секретно, и я обязан сохранять служебную тайну. Это не Хеннинг.

Комиссар непоколебим: — Бывают заблуждения сознательные и бывают неосознанные. Я совершенно ясно видел, как Хеннинг передал знамя, согнул саблю и ударил инспектора.

— Господин Фрерксен в зале, — оживляется прокуратура. — Может быть, он выскажется по этому поводу.

Фрерксен осторожно подходит к судейскому столу.

— Вы уже показывали, господин старший инспектор, — обращается к нему председатель, — что не можете припомнить конкретных лиц в той свалке. Но, быть может, вы вспомните, передал ли господин Хеннинг знамя или нет?

Фрерксен нерешительно смотрит то на одного, то на другого. Наконец медленно отвечает:

— Не могу сказать ничего определенного. Вообще-то это, конечно, возможно.

— Вот видите, — торжествует комиссар, — старший инспектор тоже не отрицает такой возможности. Напрягите свою память, господин старший инспектор, и вы обязательно вспомните, как Хеннинг схватил вас за грудки и стал трясти.

— Протестуем против всяческих подсказок, — заявляет защитник.

— Нет, — пугается Фрерксен, — я бы этого не сказал. Не помню. Возможно, что и так. Но утверждать не берусь.

Падберг тем временем подкрался к группе, стоящей у судейского стола. Затаив дыхание, он вглядывался в лица говоривших и слушал. Наконец он не выдержал:

— Господин председатель, я совершаю колоссальную глупость, но я просто не в силах больше слушать. Этот свидетель городит бог знает что.

Я, господин комиссар, я, и никто иной, вырвал саблю у старшего инспектора. Подошел к нему сзади, схватил его за кисть и выкручивал руку, пока сабля не упала на мостовую… Какой же дурак будет хватать ее за голое лезвие?!

Всеобщее волнение. Защитник накидывается на Падберга с упреками. Комиссар стоит не шелохнувшись.

Председатель:

— Это делает вам честь, господин Падберг, что вы не пощадили себя… А вас, господин комиссар, я все же прошу быть предельно осмотрительным в своих показаниях, и если вы не можете ясно вспомнить, лучше скажите: этого я не помню.

— Теперь, конечно, все выглядит таким образом, — спокойно возражает комиссар, — будто ошибся я. Но я, разумеется, не ошибся. Мое изложение обстоятельств дела правильно. Самообвинение господина Падберга ничего не доказывает. Он себе гарантировал этим смягчение приговора, а вот для его приятеля мои показания являются крайне отягчающей уликой.

— Я все же прошу вас, господин комиссар, — говорит с некоторым раздражением председатель, — предоставить суду оценивать показания… Продолжайте ваше изложение. Подсудимых прошу занять свои места.

Штуфф, глядя через стол на Пинкуса, усмехается: — Достойный представитель, а? Небось, гордитесь им, у-у?

Тот делает изумленный вид: — И вы клюнули на идиотский блеф Падберга? Мне вас жаль.

Комиссар продолжает повествовать. Оказывается, он видел еще и дантиста Цибуллу не то с зонтиком, не то с палкой, — с чем именно, он точно не может сказать. Но ошибка исключается.

Цибулла вскакивает: — Господин президент, ведь я уже почти в библейском возрасте. Неужели я похож на человека, который может ударить палкой огромного полицейского?

Председатель, улыбаясь, качает головой и делает Цибулле замечание за нарушение порядка.

Комиссар продолжает сыпать своими особыми наблюдениями. Важно, солидно показывает против Хеннинга, против Падберга, против Цибуллы, против Файнбубе, против Бентина, против Банца. Показывает, показывает, показывает.

Все с облегчением вздыхают, когда он наконец закрывает рот. Последние полчаса даже Пинкус перестал записывать.

И вот он стоит, комиссар, стоит и ждет, свидетель par exellence [25] Здесь бесподобный ( фр. ). , эксперт, которого ничто не может сломать.