Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

По коридору приближаются три фигуры.

Гарайс осторожно прикрывает дверь. Быстро идет к креслу. Сует приказ с конвертом в карман пиджака. Вооружившись гигантским карандашом, кладет перед собой на стол чистую бумагу. Вокруг три-четыре раскрытых книги. Услышав стук в дверь, спокойно отзывается:

— Войдите.

Даже сигара горит теперь как следует.

Входят трое — его старые, дорогие товарищи: член муниципалитета Гайер, секретарь городской партийной организации СДПГ Нотман, и наконец — важная птица из Штеттина, депутат рейхстага Кофка.

Входят осторожно, и, судя по взглядам, которые товарищи бросают на него, они не столь уже уверены в победе, как им хотелось бы.

— Очень мило, что зашли, — вежливо говорит Гарайс. — Решили вытащить старую рабочую клячу из-за стола? — Не возражаю. Выпьем пивка в «Тухере».

От него не ускользает, как они вздрагивают при мысли, что им придется сегодня публично сидеть в компании с ним в ресторане, и он ухмыляется.

— Нет, товарищ Гарайс, — говорит депутат Кофка, — нам сейчас не до пива, да и рассиживать с тобой в пивнушке у нас тоже нет настроения. Вот если угостишь сигарой, не откажемся.

Протягивая сигары, бургомистр небрежно замечает:

— А у тебя цветущий вид, Кофка. Берлинская говорильня пошла тебе на пользу.

— Но ты, дорогой товарищ, — угрюмо отвечает ему депутат, — уже постарался, чтобы здоровьишка моего поубавилось. Сегодня утречком я побывал в вашем прелестном гимнастическом зале, посмотрел, какие эффектные трюки ты выкидываешь перед судьями, просто залюбоваться можно!

— Ты находишь? — хладнокровно возражает бургомистр. — Тебе, Кофка, разумеется, никогда не случалось забыть про какое-нибудь письмо, а потом сделать вид, будто давно на него ответил?

— Речь не обо мне, — раздражается депутат, — и не о том, что я делал, а чего не делал. Речь идет о том, что натворил ты. А нагородил ты черт знает что и опозорил партию.

— Мне кажется, — бургомистр задумчиво разглядывает кончик сигары, — что здесь мой служебный кабинет. И каждый, кто не желает вести себя прилично, вылетит отсюда кувырком.

— Это ты умеешь, — отвечает Кофка не менее хладнокровно. — И физически и морально ты на это способен. Спрашивается только, поможет ли это делу. Все-таки сегодня тебя чуть не обвинили в лжеприсяге по небрежности, — или как там говорят юристы, — в конце концов ведь от нас троих зависит, не обернется ли для тебя сия небрежность привлечением к суду за лжеприсягу, если мы пожелаем заметить уголок секретного приказа, что торчит из твоего кармана.

Гарайс хорошо владеет собой, но тем не менее рука его машинально опускается к карману. Он с раздражением запихивает краешек письма поглубже, но, опомнившись, выхватывает его, кладет на стол и с вызовом оглядывает троицу.

— Ты можешь, конечно, трахнуть кулаком по столу, — продолжает Кофка, — можешь столкнуть нас лбами, но ты не можешь убить всех троих. Я еще не утверждаю, что после этого завтра же поступит заявление в прокуратуру. Но если завтра на суде опять спросят о секретном приказе, тебе придется рассказать чертовски смешную и неправдоподобную историю: ведь письмо вдруг нашлось, и приказ тебе теперь известен. Полагаю, что терпение у всех лопнет. Прокуроры сказок не любят, а твоя история — прямо рождественская сказочка.

— Чего вы хотите? — мрачно спрашивает бургомистр.

— Чтобы ты ушел, товарищ Гарайс. Совсем и без шума. Чтобы ты сегодня же в нашем присутствии написал муниципальному совету прошение об отставке. Вот чего мы хотим, товарищ Гарайс.

— В отставку не подам. Можете заявлять на меня, если хотите, но я не подам. Из Альтхольма не уеду! Во всяком случае — не так.

— А как? В наручниках?

Бургомистр злобно смеется: — Думаете, вы очень хитрые. Думаете, прижали Гарайса. А у меня есть свидетели, они подтвердят каждое мое слово. Пусть спросят Пикбуша, пусть спросят Штайна. Да ни один черт мне не страшен.

— Не думаю, что именно Пикбуш окажется для тебя хорошим свидетелем, — заявляет Кофка.

Бургомистр вспыхивает: — Я знаю Пикбуша много лет. Пикбуш верен мне.

Троица смеется, — каждый чему-то своему, — и звучит это не очень приятно.

— Давайте прекратим дискуссию, — говорит Кофка. — И вообще тут нечего спорить. Будь благоразумным, Гарайс, взвесь спокойно, минут пять, свое положение, и ты признаешь, что мы правы. С нами тогда можно и договориться.

Бургомистр смотрит на троицу. В его взгляде чувствуется безнадежность. Поднявшись, он принимается ходить взад и вперед.