Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— И все же я бы заглянул в кабинет, бургомистр.

— Если знаешь, что должен ступить в дерьмо, зачем спешить? Дерьмо опять крестьянское?

Асессор печально кивает.

— Знаете, это крестьянское дело меня больше не интересует. Совершенно к нему равнодушен. С ним покончено. Штайнхен, я был у министра, мы так хорошо обо всем поговорили. Вот это человек, я снова обрел веру в нашу партию, увидел, что в ней не только спорщики и любители гешефтов, но и люди, которые стремятся что-то создавать. Любым способом… Нет, крестьянская истерика миновала. Господа правые получат в ландтаге ответ на свой запрос, ясный ответ. Настолько вразумительный, что во второй раз не спросят. Асессорчик, за нами стоит министр.

— Но не губернатор.

— Тембориус? Бумажный служка? Этот рулет параграфов с посыпкой из пыли? Что он может сделать, если его шеф все решил?

— А если он решил раньше?

Толстяк откидывается на спинку кресла и, закрыв глаза, вертит большими пальцами.

— Тогда, — медленно говорит он, — тогда, господин асессор Штайн, мы со всей тяжестью нашей персоны ступим в дерьмо. Что случилось?

— Тембориус направил два письма. Одно магистрату. Другое вам. Ваше лежит у вас на столе. Но и первого вполне достаточно. Крайнее недовольство.

— В этом я не сомневался.

— Фрерксен освобожден от должности.

— Что!!! — Толстяк вскакивает с кресла. — Фрерксена уволили?! Немыслимо! Это предательство. Губернский мерин лягнул нас в спину. Штольпе пресмыкается перед крестьянами. Штольпе предает собственную полицию. Так не пойдет. Не имеет он права забегать вперед министра.

— Но он это сделал.

— Быстро, асессор! Несите письмо. Ну скорее же, время не ждет. Я покажу этому пройдохе, у кого крепче нервы, кто умеет бороться, за кем рабочие… Бегом!

Вернувшись, асессор протягивает шефу письмо.

Бургомистр, не садясь, рывком вскрывает конверт. Пробегает глазами письмо. Читает еще раз. Затем опускает руки.

— Ну как тут работать? С таким административным гением!! Испортил мне всю музыку. Так вот, асессор, теперь бойкот консолидировался. Плачь, Альтхольм! Губернатор отдает тебя на заклание.

Повернувшись, толстяк идет к окну и смотрит на площадь. Потом возвращается.

— Задерните шторы. Это яркое августовское солнце невыносимо. Можете прочитать, асессор, берите. Господин губернатор Тембориус в крайней степени недоволен. Демонстрацию следовало запретить. Но раз уж полиция вмешалась, ей надо было руководствоваться секретным приказом. — После паузы. — Пропал этот приказ. Хотя бы знать, что в нем было. Не могу же я сказать Тембориусу, что я так и не прочитал его.

Он снова заглядывает в письмо: «…Сверх того, образ действий старшего инспектора полиции Фрерксена заслуживает самого резкого порицания. Впредь до завершения судебного процесса отстранить Фрерксена от несения оперативной службы, ограничив его деятельность рамками административной.

Оставляем за собой право для вынесения окончательного решения после судебного разбирательства.

Соответствующий протокол направлен господину министру внутренних дел».

Неожиданно Гарайс усмехается, жирная луноподобная физиономия колосса расплывается в ухмылке, и сомнений нет: он развеселился.

— Итак, дорогой асессор, что называется, полное поражение. Тембориус оказался проворнее. А я-то думал, какой я хитрец, что сразу же поехал к министру.

Толстяк задумывается, буря миновала.

— Отправлю-ка я Фрерксена в отпуск, — говорит он. — Позвоните ему, пусть немедленно идет сюда. Первым делом он исчезнет недельки на четыре… Потом я обойду всех членов муниципалитета и возьму с каждого честное слово, что будет помалкивать. Думаете, они не дадут честного слова? Дорогой Штайн, начинается бой — жестокий, беспощадный, я раздавлю их, если они не сделают так, как хочу я. О письмах Тембориуса, о его решении не должна знать ни одна душа. Это слишком опасно. Ну, а поскольку дело, в конце концов, касается кошелька горожан, муниципалитет будет молчать.

Стучат в дверь, входит старший инспектор полиции.

— Скажите-ка, Фрерксен, — говорит Гарайс. — Что это болтают в городе насчет вашей сабли? Ведь она при вас?

— Так точно, господин бургомистр. — Фрерксен кладет руку на эфес, но при этом краснеет.

— Почему же тогда люди болтают? Вы что, оказались в тот день без сабли?

— Так точно, господин бургомистр.

— Прошу вас, не надо по-военному. Я тогда перестаю что-либо понимать. Значит, саблю у вас отняли?