Михаил Каюрин - Кацап

Александр погрузился под воду как можно глубже и плыл на такой глубине до помутнения в голове. Потом вынырнул на мгновенье, хватанул в лёгкие воздуха до отказа и опять ушёл глубоко под воду, для страховки изменив угол движения.

Они вынырнули с Узковым одновременно на середине реки. Судорожно глотая воздух, вцепились глазами друг в друга, не веря в своё спасение. Или они оказались уже вне зоны прицельного огня, или самурай просто махнул на них рукой, или ещё была какая-то неизвестная причина, но стрельбы из дзота больше не последовало.

На западном берегу их уже ждали. Кацапов увидел сгрудившихся однополчан, на метр впереди от толпы стоял Хорошенин с биноклем.

Доплыв до берега, Узков и Кацапов со страдальческими лицами вышли из воды и остановились в нерешительности, стыдливо прикрывая причинное место руками. Вид их был глупым, жалким и беспомощным.

— Где остальные? — зловещим голосом спросил Хорошенин, переводя взгляд с одного на другого.

— Там… полегли все… — срывающимся голосом, хрипло выдавил из себя Узков.

— Разрешите одеться, товарищ командир? — вяло спросил Кацапов, и, не дожидаясь ответа, поплёлся к разбросанной на берегу одежде, отыскивая свой комплект. Сейчас ему было всё равно, что скажет командир взвода, как он с ними поступит. Александр находился в подавленном состоянии после всего произошедшего. Особенно угнетала его гибель единственного друга. В смерть Гриши Надеждина не хотелось верить. В этот момент он был готов принять любую кару ради того, чтобы свершилось чудо, чтобы эта нелепая смерть друга оказалась всего лишь кошмарным сном, дурным видением.

Дождавшись, когда Кацапов и Узков оденутся, Хорошенин скомандовал:

— Следуйте за мной.

Толпа красноармейцев расступилась, командир взвода, а вслед за ним и Александр с Тимофеем Узковым, прошествовали через образовавшийся коридор. Толпа сомкнулась и в тревожном молчании последовала за ними на небольшом удалении.

Хорошенин остановился у штабной палатки, хмуро произнёс:

— Заходите.

С понурой головой двое спасшихся красноармейцев шагнули внутрь. За столом сидели командир роты Климов и сам командир полка Слотин.

— Вот, привёл, товарищ подполковник, — не выдерживая уставных требований, виноватым голосом произнёс Хорошенин и замер.

Некоторое время Слотин неотрывно смотрел на Кацапова и Узкова, будто размышлял, какой же первый вопрос задать этим людям. Лицо его выглядело усталым и злым.

— Пловцы, мать вашу! — выругался командир полка вместо ожидаемого вопроса. — Наплавались?! Охладили пыл-жар?

В душе Слотин понимал, что стоящие перед ним красноармейцы ни в чём не виноваты, но не мог смириться с тем, что по нелепой случайности в его полку произошла ужасная трагедия. Её могло бы и не быть, окажись он на берегу в тот момент, когда эти красноармейцы затеяли соревнование по плаванию. Он, просто-напросто, урезонил бы зачинщиков заплыва, посадил их на гаупвахту за самовольный уход из расположения военного городка.

— Кто организатор заплыва? — спросил командир роты Климов, обратившись к Кацапову. — Ты? Отвечай!

— Не было никакого организатора, — насупившись, ответил Александр. — Всё произошло само по себе.

— Мы узнали, что войне конец, пошли на радостях к Халхин-Голу, — дополнил Узков. — Погода жаркая, вот и решили искупаться.

— Ладно, искупались, но какого чёрта вас понесло на противоположный берег? Кто предложил переправиться?

Кацапов и Узков стояли и молчали. Они знали, кто затеял спор, спровоцировав состязание, слышали, как этот человек утверждал, что обгонит всех и первым вступит на восточный берег монгольской реки. Знали, но признаваться не собирались. Зачинщика спора уже не было в живых, и возлагать всю вину на мёртвого было бы непростительным кощунством.

Александр поднял голову и посмотрел на Хорошенина. Ему вдруг захотелось заглянуть в глаза командиру взвода, ведь тот стоял неподалёку, когда солдаты плескались в реке, и наблюдал за происходящим. Ведь это с его молчаливого согласия красноармейцы пустились вплавь на противоположный берег. В тот момент Александр уловил на лице Хорошенина даже искреннее любопытство: кто же из спорщиков доплывёт первым? Почему же он сейчас набрал воды в рот? Почему не пояснит Слотину, как всё произошло? Испугался, что комполка всю вину возложит на него и тогда придётся отвечать за гибель подчинённых? Испугался, что разжалуют? Неужели струсил бесстрашный командир, который неоднократно водил взвод в атаку и даже рубился с самураями в рукопашном бою? Почему он вдруг испугался? Или смелость бывает разной? Бесстрашно сражаться с неприятелем — это одно, и совсем другое — брать ответственность на себя, снимая вину с простого красноармейца?