Михаил Каюрин - Кацап

Грыжа встал, потрогал рукой нижнюю челюсть, сплюнул кровавую слюну. В глазах у него, как у загнанного зверя, трепетали огни ярости. Он понимал, что ответить ударом у него не получится. Не потому, что за драку придётся отсидеть пару недель в ШИЗО, находиться в котором, несомненно, намного хуже, чем работать на трассе под проливным дождём с ветром. Просто Кацапов был намного сильнее его, выше ростом и, по всей вероятности, умел хорошо драться. Точного и чувствительного удара ему не нанести. Тогда мастер озвереет и затопчет его в луже. Грыжа стоял и молчал.

— Я не слышу ответа! — грозно сказал Кацапов.

— Понял я, гражданин начальник, — глухо прорычал уголовник.

— Вот так-то будет лучше. Если узнаю, что ты ослушался — пеняй на себя. Переведу на индивидуальную выработку. Будете втроём выдавать мне по пятнадцать кубов за смену. По пять кубов на брата. Всё. Взяли инструмент в руки и за работу. Живо!

Александр выбрался из траншеи и, не оглядываясь, пошагал дальше. Он был доволен своим поступком.

Прошло несколько дней. По словам Ярошенко, уголовники трудились на протяжении всей смены. Правда, без особого усердия, но у костра подолгу не засиживались.

— И, всё-таки, будь осторожнее, Александр Степанович, — предупредил бригадир. — Урки не простят тебе унижения. Мастер, который был до тебя, пытался их вразумить и заставить работать.

— И что? Не получилось?

— Испугался расправы и спешно уволился.

— Струсил, значит, — медленно проговорил Кацапов, глядя куда-то в сторону. — А кулаком в бандитскую морду он не пробовал тыкать?

— Что ты, куда ему! Филипп Нестерович — человек маленького роста, хрупкий. Заключённые звали его по-разному. Блатные — Маломерком, а политические — Филиппком, — с теплотой отозвался Ярошенко о прежнем мастере.

— Понятно. Вот что я тебе скажу, бригадир. Эта кодла, что вошь тифозная, привыкла сосать кровь и заражать окружающих. Её нужно прижимать к ногтю и давить на месте. Одними словами тут не обойтись, даже если беспрерывно крыть их матом. Тут нужна грубая физическая сила, чтобы они жили в постоянном страхе, — горячо и убеждённо сказал Александр. — Волк не присмиреет, пока не окажется под рогатиной.

— Я с тобой полностью согласен, — одобрительно отозвался Марк. — Только поверь: не один из политических на такую меру не осмелится.

— Почему?

— Прошлой зимой попытались проучить урок…

— И что?

— Порезали они тех троих, что задали потасовку. Похоронили мужиков. Теперь все молчат.

— Молчат и безропотно пашут за блатных, так?

— Так, — Марк отвёл глаза в сторону. — Только твой метод не сработает, Александр Степанович.

— Это почему же?

— Дело ведь не в Грыже и Хрипатом. Я тоже не из робкого десятка, мог бы и в одиночку с ними справиться. Навалял бы им, как когда-то австриякам на фронте, и стали бы они трудиться у меня, как все остальные.

— В чём же причина, по-твоему?

— Блатных на трассе одна треть, и все они работать не хотят. Вы просто не видите этого. Они так же, как эти двое, сидят у костра и коротают смену. Летом даже в карты играли.

— Я хожу вдоль всего участка трассы и ничего подобного не заметил, — возразил Кацапов.

— Блатные не все лезут на рожон, как Грыжа и Хрипатый. Они выставляют дозорных. Следят за каждым шагом прораба и мастеров. И сейчас за нами наблюдают, я на сто процентов уверен в этом. Вернусь в траншею, начнут интересоваться, о чём это мы с тобой тут толковали.

— Понимаю, в одиночку всем блатным морды не перебьёшь.

— Просто не успеешь, Александр Степанович, — горестно усмехнулся Марк Ярошенко. — Расстанешься навсегда с этим миром.

— И что же, оставить всё, как есть? Пусть одни падают от изнеможения, а другие выживают за счёт их труда? — начал сердиться Кацапов. — Может, сходить мне к начальнику лагеря, да рассказать всё, как есть?

— Твой поход ничего не даст, — уверил Ярошенко. — Только усугубит отношение к тебе со стороны лагерного начальства. Оно сильно не любит заступников. Особенно тех, кто заступается за политических. Мы для них заключённые второго сорта, так сказать, враги советской власти. Нас считают чуждым элементом, а уголовников причисляют к разряду социально близких. Вот в чём вся закавыка.

— Ну и чёрт с вами! — рассердился в конец Александр. — Продолжайте гнить в траншее, раз вас всё устраивает!

— Постой, не кипятись, — не обижаясь на слова Кацапова, проговорил Марк. — Есть у меня одно предложение, — он замялся на несколько секунд, обдумывая свои слова, — только не знаю, насколько оно жизнеспособно.