Анатолий Чмыхало - Дикая кровь

Князец Сенчикей, кочевавший на русском порубежье, советовал сперва хорошенько узнать намерения монгольского Мерген-тайши. Может, он пришел, чтобы воевать против Белого царя, тогда нужно всеми силами помочь тайше.

— Мерген разорил улусы Иженея и отогнал к себе многие табуны скота, — кричал толстый, большеухий Бехтен, размахивая черенком плетки перед самым носом Сенчикея.

У входа в юрту толпились молодые князцы. Рысьи глаза их горели неутоленной жаждой боев. Им было сейчас все равно, с кем воевать, лишь бы воевать, а не точить языки в полном бездействии. С лукавыми усмешками и явным превосходством поглядывали они на старших, которые, по их мнению, из подлой трусости готовы были совсем позабыть о родивших их матерях и предать землю и воду киргизов.

А пока орда спорила, добиваясь общего согласия, в долине озера Билекуль киргизские дозоры встретились с посольством монголов. В таких же, как у киргизов, высоких шлемах, но только с парчовыми лентами и волосяными белыми султанами вместо перьев, с круглыми бронзовыми щитами и калмыцкими пищалями, к Ишееву улусу они подъехали с громкими криками, которые должны были сказать киргизам, что у монголов против них нет и не может быть никакого злого умысла.

С посыльными Мергена-тайши говорил Табун. Он спокойно, как и приличествовало такому случаю, выслушал монгольского зайсана [3] Зайсан — военачальник. . Тот сразу объявил, что Мерген-тайша не хочет воевать с киргизами. Напротив, он жаждет мира, он сам бежал из-за Саянского камня от идущего следом неразумного Алтын-хана Гомбо Эрдени. И Мерген-тайша настоятельно просит совета и помощи у могучего киргизского князя Ишея, чтобы навсегда покончить с Алтын-ханом.

Табун усмехнулся рискованному предложению Мерген-тайши и ответил зайсану:

— Нужна ли помощь вольному ястребу, стерегущему суслика? Однако последнее слово, как всегда, за начальным князем.

Ишей чувствовал себя уже достаточно хорошо, чтобы самому говорить с заносчивыми посыльными людьми Мерген-тайши. Но когда Табун передал начальному князю просьбу племянника Алтын-хана, в миролюбивых действиях монголов Ишей заподозрил военную хитрость.

Зайсан просил принять его, потом шумно грозился и снова умолял принять, так как время не терпит, потому что Алтын-хан уже близко, и ему, зайсану, сегодня нужен твердый, окончательный ответ киргизов.

Ишей сослался на свое великое нездоровье. Но когда раздосадованный зайсан, в который уж раз, опять прибег к непозволительным угрозам, Ишей передал ему через Табуна:

— Посол может сказать Мерген-тайше, что так, как пришел он, у нас в гости не ходят.

А назавтра к Ишею, нахлестывая разгоряченных бегунов, прискакали доверенные люди самого Алтын-хана. Они сообщили, что могущественный Гомбо Эрдени пришел в Киргизскую степь с любимым сыном Лопсаном и четырьмя тысячами отборной конницы. Алтын-хан немедля звал к себе всех киргизских князцов. И еще требовал три тысячи лучших голов скота для прокорма войска, осадившего Мерген-тайшу на степном берегу Ербы.

И ветер же был в ту холодную осеннюю ночь! Он разлетелся по степи, словно крылатый богатырский конь, и когда с ходу кинулся в светлое озеро Билекуль, то вода в озере забурлила и выплеснулась на камышовые берега большими, выше юрт, валами. И Маганахов степной скакун, несравненный, легкий ногами Чигрен, пугливо отпрянул далеко в сторону от подкатившей к нему мутной волны. И тогда Маганах пустил коня по тропке, которая лежала повыше, на каменных буграх, дугою огибавших Билекуль.

Ветер нещадно сек лицо крупным, как бисер, песком, отчаянно гудел в ушах, как гудит перед ненастьем лесистая гора Арха в междуречье Июсов. И доносил он удушливый запах горелого войлока и навоза, и еще еле уловимый сладковатый запах крови.

Костров нигде не было. На костры может кинуться враг. Затаились улусы в непроглядной темноте стылой осенней ночи — разве сыщешь их в необозримом мертвом пространстве Киргизской степи? В каких-нибудь пяти шагах разве заметишь юрту, не проскачешь ли мимо? Даже хорошо знавший эти места Маганах не был уверен, что до утра найдет свой улус.

Но ему повезло. Только свернул с песчаного холма к озеру, только конь зашелестел копытами по сухому пикульнику, зоркие глаза Маганаха разглядели впереди небольшое стойбище. Псы не облаяли всадника — они его знали, — да и люди позакрывали их в юртах, чтобы собаки лаем случайно не выдали улуса.

Маганах, не расседлывая, стреножил Чигрена, постоял, прислушиваясь к таинственным ночным звукам. Казалось, улус совершенно вымер. Маганах не услышал человеческого голоса, только ветер уныло свистел над юртами, злой ветер с полуденной стороны, откуда на степь надвигалась беда, да в камышах протяжно стонала какая-то птица.