Анатолий Чмыхало - Дикая кровь

Из раздумья Маганаха вывели со свистом пролетевшие над ним крупные утки. И тут он вспомнил, что в пути не ел уже больше суток, и тогда выломал березовую палку поровнее, застрогал ее лопаткой с одной стороны и пошел по перелеску искать давно отцветшие лапчатые стебельки сараны. Вот в чемерице-траве попался один мелколистный высокий стебель, несколько поодаль виднелся другой. Маганах обрадовался удаче, опустился на колени и привычно вонзил свою деревянную лопатку в еще не замерзшую, податливую землю. Корни трав затрещали под лопаткой, раздвинулись, и вот обнажилась и легла на раскрытую ладонь пастуха желтая, с голубиное яйцо, луковица сараны. Он радостно засмеялся, очистил ее и съел, и прямиком пошел дальше по перелеску, что полого спускался к оврагу.

Солнце стало понемногу краснеть и кутаться в слоистые тучи. Нужно было поторапливаться, чтобы к ночи попасть на Чулым, где у подножия лысой лобастой горы Балыхтаг стоит родственный качинский улус, в который пастух заезжал еще по пути в город. Пощипав в низине сочной травы, Чигрен ободрился, подал свой заливистый голос. Он тоже решил, что пора ехать, и вскоре они, насытившиеся и порядком отдохнувшие, снова были в пути.

Совсем близко к вечеру золотые березовые рощицы поредели, отстали и совсем потерялись из виду. Пошла волнистая бурая степь, вдоль и поперек изрезанная речками и оврагами. У резвых ног сильного коня заходили, заплескались ковыли, отсюда шла степь далеко на юг, до сиреневых лесистых гор, от которых не больше дня пути до прииюсских кочевий Мунгата и Ишея.

Отдохнувший Чигрен приободрился, теперь он легко и крупно рысил, и полы Маганахова изрядно потертого чапана развевались на встречном ветру. И конь, и всадник долго молчали, думая каждый о своем. А когда свернули на Мокрый луг к бившему между кочек ключу и Маганах разнуздал послушного Чигрена и отпустил подпругу, чтобы дать ему напиться, конь тревожно повел ушами, фыркнул и повернул морду в сторону черного островка караганы. Почувствовав беспокойство друга, Маганах тоже насторожился и услышал из кустов протяжный и жалобный вопль, который то обрывался резко, то снова возникал, нарастая и тут же внезапно затухая. И жутко было в наступающих сумерках слышать эти унылые, наводящие страх звуки, от них хотелось скрыться как можно скорее, бежать, не переводя духа и не оглядываясь.

— Ты не бойся, Чигрен, у меня есть тугой лук, есть каленые стрелы, — сказал пастух, потянувшись твердой рукой к колчану. — А волки осмелели, они вышли, однако, к самому улусу. Вот и знай, Чигрен: воют они к недобру, к войне. Так говорят старики.

Только вымахал взмыленный конь на бугор, Маганах увидел внизу кровавую от зари кривую саблю Чулыма, а на ближнем его берегу — разорванную цепочку юрт и уходящие высоко в небо тихие дымки. Донеслось призывное ржание пасущихся коней, что рассыпались по речной пойме. Из долины потянуло крепким запахом овечьего навоза, гари и вяленого мяса.

Улус встретил Маганаха привычной людской суетой у костров и беззлобным потявкиванием знакомых пастуху собак. Качинцы в недоумении опять разводили руками, дивились красавцу Чигрену, зверь-конь, дивились, как скоро съездил на нем пастух на Красный Яр. И лишь длиннокосый шаман Айдыр, проездом случившийся здесь, с недоверием посмотрел на счастливого Маганаха.

— Разве нет иноходцу дороги? Разве не хватает обманщику слов? Мне служат сто духов, и все они сказали, что Ишей не давал тебе Чигрена и что это не его бегун.

Маганах почесывал затылок и снисходительно посмеивался: шаман, а духи тебя совсем не слушают. Они глухи и ленивы, однако. Если, шаман, не веришь — посмотри у коня тамгу.

Люди осторожно со всех сторон приблизились к приплясывающему у веревочной коновязи Чигрену. Маганах, довольный тем, что ему завидуют, ласково потрепал бегуна по широкому крупу и показал всем черный, выжженный на левом стегне знак: сверху вниз перечеркнутая подкова. Это была хорошо известная в степи родовая тамга начального киргизского князя.

И еще, подумав, рассудили степняки: зачем бы пастуху хвастаться чужим конем? А если пастух украл Чигрена, то зачем он признается, где украл?

Так до поздней ночи растревоженным огромным пчелиным гнездом гудел улус, а когда вышедший из-за облака пугливый месяц пригляделся к степи и увидел, что юрты уснули, и сам уже собирался прикорнуть за горой, тишину раздробил неистовый перестук копыт, и тогда снова послышались торопливые и возбужденные голоса многих людей. Подстегиваемый тревогой, Маганах стремглав выскочил из юрты табунщика, у которого он остановился, и, еще ничего не соображая, по росной траве кинулся к пасшемуся неподалеку Чигрену. Конь встретил хозяина сдержанным дружеским ржанием, тогда успокоенный Маганах не спеша вернулся к юртам и при тусклом белом свете молодого месяца увидел гарцующих на бегунах воинов в высоких боевых шлемах и тяжелых панцирях. Их было трое, и старшим у них был сын езерского князя Иженея — Атаях. Размахивая над головой длинным копьем с привязанным к древку черным конским хвостом, Атаях пронзительно кричал: