Кутая задубелое лицо в высоко поднятый воротник овчинной шубы, Куземко раздумывал о своей невезучей жизни. Вот есть у него и жена, и сынишка есть, а на душе все неспокойно и нерадостно, потому как не хозяин он вовсе. Ведь и не бражничает, и в карты не играет, а сбиться на коровенку никак не может. И конь под ним не свой — из милости Степанко дал ледащего конька для домашних работ до весны, а весной отберет, когда пашню пахать станет.
Немного утешало Куземку то, что не один он в остроге такой. Казаки больше в работниках живут, иные одежонки путней не имеют, в истлевшем рванье ходят.
А вот если завести коня да пару дойных коров, то с этим жить можно. Санкай — послушная, хлопотливая женка, и сын подрастет скоро, Илейка, тоже помощником будет. Только бы расплатиться с Куртою, а там уж как-нибудь поднимется Куземко.
Впереди простуженно залаяли собаки. Справа и слева полого потянулись в гору заснеженные избы с крытыми горбатым желобником дворами, в огородах крутобокие стога заснеженного сена. Нигде ни души, лишь ленивый песий лай возникал то в одной, то в другой стороне.
За Лодейками в глубоких сугробах пошли частые перелески. Небо понемногу стало сереть. Вот уже заметно приблизились и четко обозначились подступившие к Енисею, все в соснах и березах, Куйсумские горы с остроконечной Черной сопкой. И совсем рядом, в занесенных метелями логах, виднелись жилые заимки. Злобинская заимка, вокруг утоптанная и унавоженная скотом, выглядела в степи маленькой степной деревушкой: кроме рубленой из неошкуренного листвяка пятистенной избы, здесь были низкие пригоны для коней, у плотины — мельница водяная, высоковерхие амбары. А левее, в сторону спящего подо льдом Енисея, высились громоздкие постройки Введенского монастыря, окруженные высокой деревянной стеной с глухими, недавно подправленными башенками по краям.
— Переедем Березовку-речку и на Лывном мысу станем ждать, — окончательно стряхнув сон, бодро сказал атаман. — Ты, Куземко, поди, ругаешь меня. Однако это и есть обычная государева служба.
Дорогу было трудно различить, особенно в зыбких низинах, где она ныряла в забои и враз пропадала. Но дородный атаманов конь шел по целику ходко, уверенно, чувствуя каждый ее извив и поворот. Тихонько позвякивали на его боках бляхи наборной сбруи.
— Тут и станем, — проговорил Родион, поворачивая коня к семейке озябших молодых березок. — Уткнутся в нас. Иного пути им нету.
Наломав сушняку в березовом подлеске, разложили небольшой костер, чтобы согреться. То и дело, увязая по колени в снегу, бегали на крутой, лобастый бугор взглянуть, не едут ли. И все-таки в мглистом предрассветье не углядели Васькиных тайных посланцев. Бабук заметил их прежде, чем они его. Подъехал, оскалился в лукавой улыбке:
— Говорил Гриде, однако, что это конь атамана — мы ехали мал-мало вашим следом. Гридя совсем не верил. Гляди-ко, Гридя, кто есть в дозоре.
Заплечный мастер продрог в пути, весь посинел и теперь мешком свалился с коня, грудью приник к заполыхавшему жаром костру, кособоко заплясал, задергал плечами. Видно было, что не по нраву ему ночные поездки в жестокий мороз, да ничего, знать, не поделаешь: нужно как-то зарабатывать себе на кусок хлеба.
Родион быстрым взглядом исподлобья пробежал по заледенелым седлам и переметным сумам прибывших. Пищали у них были всего две, сколько и положено на тот случай, когда люди отправляются в немирные земли. А что за товар в холщовых сумах, надо было еще посмотреть. Не станут же люди уезжать из города тайком с незапретным для торга товаром.
— Чего везете? — спросил Родион, когда прибывшие немного отогрелись.
— Едем в Канский острог, воеводою посланы, — с подозрительной расторопностью ответил Гридя, потирая руки над огнем.
— Чего везете? — угрюмо допытывал атаман, не сводя взгляда с холщовых сум.
— Пошто нас спрашиваешь? Ты воеводу спроси, — вдруг озлился Гридя.
— Везем, бачка, мелочишку канскому десятнику, — сказал Бабук.
— Десятник канский на этой неделе был на Красном Яру. И не взял свой товар?
— Про то мы не знаем, — отходя к своему коню, бросил Гридя.
— Норовите вы к братским — вот куда. А что везете им, покажите сами, не то — пристрелю за измену.
Бабук при этих словах атамана весь съежился и вдруг выхватил из ножен короткую саблю, но вскинуть ее не успел: Гридя у запястья перехватил его руку тяжелой волосатой рукой.
— Драка тут совсем ни к чему, — сказал Гридя. — Чего уж… Показывать надобно…
Читать дальше